Я читал его письма. Первые, написанные неуверенным, кругловатым почерком не привычной к перу руки. В более поздних документах почерк изменился. Стал острее. Тверже. Настоящее золотое дно для графолога. Последние подписи (на ксерокопиях документов об увольнении из рядов) — как острая линия кардиограммы у больного тахикардией. Но это было потом, сильно потом, а сейчас Володька Гармовой выводил буквы неумелой детской рукой.
Я представил, как он писал эти письма и аккуратно отсылал каждую неделю, и письма копились на почте, потому что мать давно отравилась политурой и нашли ее, распухшую, в запертой квартире через две недели по запаху. А какому-то почтарю было лень сразу шлепнуть печать «адресат выбыл в вечность», и вот письма копились, копились и, наконец, вернулись обратно огромной пачкой. И Гармовому сказали, сержант-подлец наверняка сказал: «Тебе письмо, дух, пляши!» — и Гармовой плясал, неумело и жалко. Ему говорили: «Еще, зажигай, блин, как пляшешь?!» — и он плясал еще. Как же он выл позже в тот вечер, как рвался из собственной кожи и рыдал на чеченскую злую луну!.. Нет, этого я как раз представить не мог. Потому что это и стало тем, что в желтой папке по-канцелярски именовалось «инициирующим событием», в общепринятой лексике — «триггером», а если по-правде, первым обращением. Подлец-сержант инициирующего события, кстати, не пережил, как и многие соседи по казарме, из дембельского, преимущественно, состава. Дело замял старший лейтенант Черепин, которому за такую находку выдали сразу две звездочки на новенькие погоны.
И понеслось. Положительная реакция на тест Бромгекфельца. Положительная реакция на тест А. Положительная реакция на тест Б. Что за тесты? Физиометрические данные. В человеческом обличье. И в волчьем. Справки о переводах, зачислениях, назначениях… Отпечаток лапы — здоровенная какая зверюга! Рентгеновске снимки пострадавших в инциденте, а вот и сами пострадавшие — кровавой звездой Давида на снегу, где там руки, где ноги. Да, свиреп зверь, свиреп. Фамилия Касьянова в досье не всплыла ни разу, но, кажется, я знал теперь, с каким хищником не поладил бравый ФСБшник.
Волчий нрав пер из Гармового все сильнее, как бы ни дрессировали зверя горе-егеря, кудесники из спецслужб. Замалчивать «инциденты», следующие один за другим, становилось трудней и трудней. Кажется, его пытались убить — темная история об охоте партийных бонз на матерого волка была упомянута мельком, но вот фотография имелась: хряковатый мужик в полушубке идет по засыпанному снегом полю, на плечах — двустволка, на снегу — волчьи следы в бисеринках красного. Потом решили, что дешевле просто выпихнуть ими же порожденное чудище в отставку. И вот тут-то началось самое интересное.
Нет, любитель древностей успел побывать не только на поле Куликовом и Мамаевом кургане. Он смылся вон из страны (в семьдесят пятом? Как он, засекреченный, бежал через границу: опять, что ли, по снегу, волоча за собой серое полено хвоста?). Поступил в Иностранный Легион. Так, Сьерра-Леоне, Эфиопия, Нигерия. А вот уже и без всякого легиона: Чад, Боливия, Эквадор. Черные эскадроны. Серые гусары. Красные повязки. Всякой твари по паре. Не обошел служивый своим вниманием и Палестину. Гонял, гонял чаи с Арафатом, и в Сирии общался со штурбманнфюрером Зиммером, который очень интересовался организацией и вооружением тамошней армии.
Любитель древностей, кажется, увлечен был и инкским и ацтекским золотишком. Наследил в Мексике и Перу. И, конечно же, Аргентина. Как жаль, что герр Скорцени подох как раз в тот год, когда бравого капитана отпустили на все четыре стороны из бывшей красной, ныне советской. Иначе непременно, непременно бы им встретиться, и каждый почуял бы родственную душу, и побегали бы они вместе по пампе, и повыли бы на черную аргентинскую луну.
И вот пять лет назад след капитана Гармового действительно затерялся в окрестностях монастыря Недонг. Понятно, что из папочки тщательно изъяли все документы, касавшиеся непосредственно операций, проведенных с участием вервольфа. Ни одного значимого имени. Ни одной даты. Кто тренировал оборотней, как, где находилась их база, сколько их там всего набралось: рота? Батальон? Полк? Об этом мне знать было не положено. Но и имеющихся сведений хватало, чтобы понять: достать капитана Гармового будет ой как непросто. А достать надо — потому что если меч Тирфинг попадет ему в руки, а, точнее, в лапы… Привет, Рагнарек. Я вгляделся в последнюю страницу досье, к которой прикреплена была самая свежая из фотографий Гармового. Фотографий в досье вообще накопилось много, но большая часть — либо старые, черно-белые, юношеские и детские (Маленький белый шрам на подбородке. Облупившийся нос. В ниточку сжатые губы без тени улыбки — а на заднике нарисованное море, нарисованный пляж с коньком-горбунком и веселыми нарисованными детьми. Или — обритая шевелюра. Взгляд уже волчий из-под густых бровей. Белейший воротничок гимнастерки). Либо нечеткие распечатки с видеокамер наружного наблюдения и даже несколько — по квадратикам увеличенные снимки со спутника. А вот последнее фото было вполне качественным. Капитан Гармовой, в костюме от хорошего кутюрье, сидел за столиком уличной кафешки. Названия города на заднике фотографии не было — то ли Вена, то ли Париж, то ли Берлин. Он сидел, перекинув левую руку за спинку стула, свесив крупную кисть, и без улыбки смотрел в камеру. В рыжих волосах чуть наметилась седина, загорелое лицо едва тронуто морщинами. Человеку на снимке можно было дать от силы лет сорок, хотя, если верить дате в правом нижнем углу, стукнуло ему уже все пятьдесят пять. Впрочем, оборотни стареют медленно. Темные глаза, казалось, наблюдают за мной из глянцевого прямоугольника, следят холодно и внимательно. Давно известный оптический эффект: помести зрачок в центр радужки… и все же мне сделалось не по себе.
…А еще — смейтесь, смейтесь, разумные — я подумал: что было бы, если бы мы трое: я, Иамен и вот этот Всеволод… Что было бы, если бы родились и выросли в одном дворе? Удалось ли бы нам стать друзьями, побратимами, как мне с Ингри и Ингвульфом? И почему-то я порадовался, что не рос в этом дворе, и еще подумал: наверное, ни у Гармового, ни у Иамена друзей в детстве не было. И я, дурак, их пожалел, хотя ясно было: ни волчина-наемник, ни умник-некромант в жалости моей совсем не нуждаются.
С жучиным треском под потолком вспыхнула лампочка. Иамен отложил на минуту книжку, чтобы аккуратно задуть свечу. За окном уже серело. Над морем крался рассвет — а ночью нас уже ждал самолет авиакомпании «Малев», вылетающий рейсом Бангкок-Будапешт.
Глава 4. Гора Буды, глаз Кришны
Что я люблю в больших международных аэропортах — так это их унифицированный стиль. В Шарле ли ты Де Голе, в Бен-Гурионе, Гэтвике или в третьем терминале Джи-Эф-Кей — нипочем не угадаешь. Те же самые магазины, торгующие беспошлинным барахлом и электроникой, те же тележки и эскалаторы, чахлые бамбучины в кадках, ряды пластиковых кресел, англо-французско-немецкие вопли интеркома, интернет-терминалы и все тот же безвкусный кофе в идентичных, как две обертки от Биг Мака, кафешках. Аэропорты — апогей футуристических чаяний человечества, они обращены в будущее. В то самое будущее, когда придуманная людьми глобализация наконец-то восторжествует, и весь мир превратится в огромный международный аэропорт.