Подбирая ключ, Марк подумал, что и правда многого теперь о ней не знает, и впервые за четыре дня пожалел об утраченных способностях.
Он купил сигареты в деревенской лавочке, не замечая, что делает. В голове вертелись куски головоломки: неандертальцы, кроманьонцы, секен, личинка. Пятьдесят тысяч лет, сто тысяч… Особенно почему-то беспокоила последняя цифра. Было в ней какое-то несоответствие с прежде услышанным… Засунув две пачки в карман плаща, Салливан подошел к машине. На него оглядывались. В эти края горожане забредали нечасто.
Окна-хамелеоны в «лексусе» затемнялись автоматически, и все же даже сквозь потемневшие, словно загаром подернувшиеся стекла пробивались солнечные лучи. Солнце катилось к западу, и Марк летел на запад, туда, где над горизонтом угадывался блеск моря. Под брюхом машины тянулась равнина, перечеркнутая трещинами, в выступах камня — знаменитая Барренская пустошь. Из трещин пробивались трава и островки камыша. Серебряными монетками горели озерца, где в прибрежных зарослях утки выводили потомство.
По дороге в гостиницу Марк размышлял. «Что получится, — думал он, — если совместить все три доступные человечеству технологии? Атлантскую способность мгновенно переносить информацию и перемещаться в пространстве, находиться одновременно в нескольких местах. Лемурийские биотехнологии — возможность принять любую форму и жить в любой среде, натуральное оборотничество… И таланты психиков — от чтения мыслей до управления секенами, власти над заселенными секенами планетами и, может быть, даже звездами… Боги.
Получатся те самые мифические боги. Но что же мешает трем ветвям человечества объединиться? Внутренняя склонность к раздорам — или внешняя, древняя и упрямая воля?» Марку представились светлые глаза геодского священника. Атланты считают его Предтечей… одним из Предтеч, первородных, бывших хозяев галактики. Геодец вспомнился без привычной ненависти. Марк думал о нем скорее с любопытством. Вот и еще одна загадка и, пожалуй, самая главная.
Победивший наконец-то поляризационную защиту свет ударил в зрачки, и Марк направил «лексус» вниз, на небольшую плоскую площадку.
Открыв дверцу, он ступил на равнину, и ветер, незаметный в машине, чуть не сбил его с ног. По небу мчались клочки облаков. Солнце то терялось в них, то снова победно выступало из туч. Каждая капля и каждый осколок кварца сверкали, вспыхивали и гасли в наведенном облаками ритме. Острые лопасти осоки звенели под ветром. Марк поднял голову и заметил впереди невысокий холм. На вершине холма возвышался каменный дольмен — несколько вертикальных глыб, перекрытых серой, гладкой плитой.
Марк оглянулся. Пение ветра. Шепот тростника. Стелющаяся трава, и так без конца, от горизонта до горизонта. Если бы не лишний здесь, чужой наплыв принесшей Марка машины, можно было бы поверить, что строители дольмена вернутся с минуты на минуту. На мгновение представились смуглые люди в шкурах, с грубыми орудиями. Гортанная перекличка их голосов еще сохранилась где-то в глубинах камня, ведь ничто не проходит бесследно. Марк присел на корточки и кончиками пальцев провел по белому выступу кварца. Grian cloch, «солнечный камень». Кости земли. Вся равнина была усыпана костями. Где-то тут или чуть дальше к югу в землю уходили и кости его предков — темноглазых жестоких иберийцев, сыновей Миля, четыре тысячи лет назад высадившихся на этот остров
[9]
.
Они прошли от Керри и до Коннахта, огнем и мечом преследуя былых обитателей Эйре. Его предки сражались с племенами богини Дану и загнали бессмертных воителей в холмы, перекрыв выход. Одно племя сменяется другим. Так происходит всегда. Туата де Дананн вытесняют фоморов, гэлы — туатов, норманны — гэлов
[10]
. Кроманьонцы истребляют неандертальцев. Боги обрушивают волны потопа на развратившееся человечество, и на смену ему приходит новое, свободное от былых грехов. Марку стало мимолетно жаль минувшего. Он оглянулся на увенчанный дольменом курган. Убежище неолитических людей — или врата в тот мир, куда ушли Нуаду, Луг Длинная Рука и свирепая Морриган? И есть ли разница? Может ли дольмен быть одновременно и тем, и другим? «Все на свете — отголосок какой-то истины, Салливан». Голос геодца прозвучал так отчетливо, что на мгновение перекрыл свист ветра. Марк вздрогнул и, поднявшись на ноги, зашагал к холму.
Склон, хотя и невысокий, оказался довольно крут, так что, вскарабкавшись на вершину, викторианец слегка запыхался. От глыб тянуло холодом. Марк вступил в тень дольмена. Здесь, как ни странно, царило безветрие. Стылость кралась по камням. Солнце, бьющее с запада, заливало холм, но в каменном прямоугольнике лучи теряли силу — словно само время замедлилось, превращая солнечный свет в вязкую желтую смолу. Марк поглядел сквозь проем на запад, ожидая увидеть… что? Древнее море с парусами узких кораблей? Разгоревшуюся на равнине битву? Но увидел он, конечно, все ту же пустошь в серых пятнах известняка и зеленых ручейках травы.
Марк снял перчатку и приложил руку к стене дольмена. Когда он отнял ладонь, на камне остался красный отпечаток. Марк усмехнулся. Через год сюда забредут туристы и посчитают побуревшую к тому времени пятерню доисторической наскальной живописью. Или не забредут, или так и простоит этот камень еще миллион лет, и для тех, кто найдет отпечаток, он будет настоящей памяткой из безвозвратно минувшего. Что такое для куска осадочной породы восемь тысячелетий, прошедшие со времен первых неолитических стоянок? Он сложен из раковин древних моллюсков, откладывавших кальций в те времена, когда вся Ирландия была дном мелкого первобытного моря. Этот камень существовал сто миллионов лет и просуществует еще столько же, пока не превратится в пыль или пока не затопит его новое море. И вдруг с тоскливой и неизбежной ясностью Салливан осознал, что ему суждено это увидеть. Суждено наблюдать, как приливные волны меняют очертания континентов, как стареет и наливается красным Солнце, как, искрошившись, камень превращается в пыль, унося отпечаток его руки… Судорожно оглянувшись, он нашел глазами продолговатую каплю «лексуса». В стеклах машины разгорался закат. Бежать, бежать, пока не поздно, с этой равнины! Бежать туда, где ждет его Лаури, где светит лампа под коричневым колпаком, где можно смеяться, пить чай и спорить о том, дадут ли им Нобелевку за телепатов-неандертальцев.
Он посмотрел на красный отпечаток, на собственную ладонь и тяжело опустился на землю. Спиной оперся о холодную стенку дольмена, а колени подтянул к подбородку. Некуда и незачем бежать. Поздно. Тот Марк умер три года назад, на Вайолет. Нынешний три года таскает на плечах мертвеца, и пора бы уже избавиться от трупа.
Слева басовито загудело. Рассеянно обернувшись на звук, он увидел черного, мохнатого и толстого шмеля. Припозднившееся насекомое опустилось на венчик голубого цветка с фигурно вырезанными лепестками. Брюшко шмеля было измазано в желтой пыльце. Марк протянул руку и щелкнул опылителя по упитанному заду. Шмель с недовольным гудением взвился в воздух.