Инквизитор и нимфа - читать онлайн книгу. Автор: Юлия Зонис cтр.№ 26

— Ты обещал лекарство.

Марк вытащил из кармана порошок, завернутый в сухой лист одуванчика.

— Подмешивай в воду два раза в день. Завтра я дам тебе свежую порцию. Оно действует только свежим.

Это было откровенным и наглым враньем. Кетакс мог храниться при любых температурах до двух лет, но Марку хотелось, чтобы Нарайя пришел опять.

Мальчик взял сверток и развернулся, намереваясь исчезнуть в лесу. Марк спрыгнул с камня:

— Нарайя!

Тот обернулся.

— Почему вы так ненавидите ушедших к Кодду, что даже зовете их мертвецами?

Юный туземец оскалился:

— Они и есть мертвецы. Мертвец, который ходит, дышит и похож на живого, все равно мертвец. Он даже хуже мертвого. Он искривляет мир.

Похоже, искривление мира — ложь? — считалось у местных худшим грехом. Мертвые лгут, потому что выдают себя за живых. Интересно.

— А чем наиру в поселке отличаются от живых?

Пацан снисходительно усмехнулся:

— Живые говорят. Мертвые квакают, как жабы в болоте.

Марк насторожился. Что он имеет в виду — новые слова, которые туземцы подцепили от Ван Драавена? Или?…

— А ты сейчас говоришь или квакаешь?

— Я квакаю, потому что ты не слышишь речи.

— Сеску тоже квакал?

Парень помедлил и резко кивнул. Нет.

— Сеску говорил? А Ван… Кодду — он квакает?

Нарайя снова ощерился, тронь — и цапнет мелкими острыми зубками.

— Твой Кодду — юма, дух из пустоты. Он как камень, который летит из пращи и рвет все на своем пути. Он как камень, который порвал паутину.

Свирепая женщина на скале. Рядом фигурка пониже. Кожаная полоска, свист летящего камня…

— Вы убиваете тех, кто уходит к Кодду. Но самого Кодду вы не тронули. Почему?

Пацан важно и медленно скрестил руки на груди и выпрямился во весь свой невеликий рост.

— Пока секен спит, я войду в силу. И когда Небесный Свет пробудит секен, я вызову Риберата на поединок.

Ого. Следующим летом геодцу придется несладко.

— Ты имеешь в виду Кодду? Вряд ли он примет твой вызов.

Нарайя опять кивнул. Нет.

— Кодду слеп, не видит и не слышит ничего. Он только исполняет то, что говорит ему Риберата. Чтобы убить врага, недостаточно сломать его нож или порвать пращу.

— И как же ты собираешься победить Риберата? Он ведь не человек, его не ударишь ножом и не зашибешь камнем.

Мальчишка окинул землянина надменным взглядом:

— Я буду говорить с секеном. Я стану утабе-секен, Говорящим-с-Миром.

Салливан усмехнулся. Что бы там ни придумал маленький утабе, Ван Драавен вряд ли ответит на вызов. А уж его фальшивое божество точно на поединок не явится. Впрочем, не важно. Если все пойдет так, как задумал Марк, утан избавятся от бога Освободителя и без всяких поединков.

Видимо, утомленный кваканьем, мальчишка развернулся и исчез в зарослях — лишь солнечные пятна мелькнули и чуть дрогнула потревоженная ветка.

Салливан провел в лесу весь день. Сначала на своем любимом камне, а потом, когда жара окончательно достала, углубился в чащу. Спугнул какого-то мелкого зверька вроде крысы, видел перепархивающего со ствола на ствол местного дятла, а больше никого и ничего. Солнечный свет копьями вонзался в землю. В воздухе разлилось напряжение. Лес будто замер в ожидании. Ждал беды, грозы, пожара… Насыщенный электричеством воздух покалывал кожу. Магнитосфера Вайолет была гораздо сильнее земной. На полюсах сейчас бушевали магнитные бури, но и здесь что-то ощущалось. Ломило виски. Боль мешала сосредоточиться. Так ничего и не надумав, Салливан обогнул скалы и поселок и по заросшему кустарником берегу выбрался к реке.

Уже смеркалось. На западном горизонте плясали молчаливые зарницы, высвечивали неровную гребенку сосен на той стороне. Вода казалась светлее потемневшего воздуха. Река успокаивающе бормотала. Марк выбрал камень покрупнее, уселся и, скинув ботинки, опустил усталые ноги в воду. Ступни обволокла прохлада. Землянин вздохнул и прикрыл глаза.

Кажется, он задремал, потому что проснулся от холода. Небо усыпали звезды. Дрожащими каплями они отражались в потоке. Чужие созвездия — или не чужие, просто Марк не узнавал знакомых очертаний. Вон та, бело-голубая, должно быть, Хатсия, острие меча. Или это более далекий, но и более яркий Альнитак? На востоке искрилась огромная туманность, и в ее сиянии почти тонул багровый шарик Марса… Стоп. Какой Марс? «Да ты, братец, совсем расклеился, — усмехнулся Марк. — Это же Бетельгейзе, альфа Ориона. Метастабильный красный гигант, вокруг которого вращается темная планета Геод. Странная звезда, странная, искусственная планета. Красный тюльпан, белый тюльпан… что же означает пиктограмма?»

Шагов он опять не услышал. Не скрипнула галька, не свистнула потревоженная чужим присутствием сонная птаха, лишь отраженные в реке звезды накрыла тень. Геодец присел на соседний камень.

В последние дни они с Марком почти не разговаривали. Казалось, священник его избегал — или просто внял предупреждению и решил оставить землянина в покое? Сейчас, однако, Ван Драавен первым нарушил молчание:

— Как продвигается лечение?

Показалось — или в голосе чужака опять мелькнула издевка?

— Нормально продвигается, — спокойно ответил Марк.

— И какой же диагноз у пациентки?

— А вам что за дело?

Священник обернулся. Его глаза отчетливо светились во мраке, словно у кошки или у волка. Марку пришлось напомнить себе, что геодцы вынуждены приспосабливаться к вечному полумраку. В их сетчатку входят отражательные элементы, как у земных хищников.

— Вы правы. Абсолютно никакого, — тихо сказал Ван Драавен. — Я просто поддерживаю беседу. Когда людям не о чем разговаривать, они говорят о пустяках.

— А для вас человеческая жизнь — пустяк?

— А для вас нет, Салливан?

Марк наклонился к воде, набрал полные пригоршни и сполоснул лицо. Кожу продрало холодом. Геодец был прав. Но что такое одна человеческая жизнь по сравнению с миллионами и миллиардами? Или все это опять лицемерие и важен лишь результат? Результат, достигнутый им, Марком?

Он выпрямился и, не глядя на миссионера, спросил:

— Вы принимаете исповеди, святой отец? У ионнанитов вообще есть понятие «исповедь»?

Геодец хмыкнул:

— Есть. Практически только оно и есть. Что делать перед концом света, как не исповедоваться?

— Хорошо. Примите исповедь у меня. Я солгал сегодня.

— И о чем же вы солгали?

— Я сказал мальчишке, что вылечу его мать.

— Зачем?