— Пока работаешь, тебе не надо смотреть жизни в глаза.
Мы сами не заметили, как стали друзьями. У нас было много
общего, даже слишком много. Микель рассказывал мне о книгах, о своем обожаемом
докторе Фрейде, о музыке, но больше всего — о своем старинном друге Хулиане. Мы
виделись почти каждую неделю. Микель поведал мне множество историй об учебе
Хулиана в школе Святого Габриеля. Он хранил целую коллекцию фотографий и
рассказов, написанных Хулианом в юности. Микель обожал Хулиана, и благодаря его
рассказам я тоже постепенно стала открывать его для себя как человека, мысленно
представлять себе его образ. Спустя год после нашего знакомства Микель Молинер
признался, что влюблен в меня. Я не хотела ни ранить, ни обманывать его. Было
невозможно обмануть Микеля. Я сказала в ответ, что очень его ценю, что он стал
моим лучшим другом, но я его не люблю. Микель ответил, что знает это.
— Ты влюбилась в Хулиана, но пока сама этого не
понимаешь.
В августе 1933 года Хулиан в письме сообщил мне, что почти
закончил рукопись нового романа под названием «Церковный вор». У Кабестаня было
несколько неподписанных контрактов на сентябрь с издательством «Галлимар». Но
вот уже несколько недель он страдал от приступов подагры и, в благодарность за
мою преданность делу, решил отправить меня во Францию, чтобы передать
контракты, навестить Хулиана Каракса и забрать его новый роман. Я написала
Хулиану, сообщая о своем приезде в середине сентября, и попросила
порекомендовать мне какой-нибудь недорогой отель. Хулиан ответил, что я могу
остановиться у него, в скромной квартире в районе Сен-Жермен, сэкономив деньги
для других расходов. Накануне отъезда я заехала к Микелю, чтобы спросить, не
хочет ли он передать со мной письмо Хулиану. Он долго колебался, а потом
сказал, что не стоит.
Впервые я увидела Хулиана на вокзале Аустерлиц. Осень в
Париже наступила внезапно, и весь перрон был окутан туманом. Он должен был меня
встретить, и я стояла в ожидании на платформе, пока другие пассажиры шли к
выходу. Вскоре я осталась одна и заметила человека в черном пальто, который
стоял у выхода с перрона и смотрел на меня сквозь дым сигареты. Во время
путешествия я часто спрашивала себя, как я узнаю Хулиана. Фотографиям, которые
мне показывал Микель, было по меньшей мере тринадцать или четырнадцать лет. Я
оглядела перрон. На нем не было никого, кроме этого мужчины и меня. Я заметила,
что он смотрит в мою сторону с любопытством, словно, как и я, готовится кого-то
встретить. Но это не мог быть он. Хулиану должно было быть тридцать два года, а
этот человек выглядел намного старше. У него были седые волосы, а на лице —
выражение грусти и усталости. Он показался мне слишком бледным и слишком худым,
а может, это было из-за тумана или из-за того, что я была утомлена поездкой. К
тому же я привыкла представлять себе Хулиана подростком. Осторожно подойдя к
незнакомцу, я посмотрела ему в глаза:
— Хулиан?
Незнакомец, улыбнувшись, кивнул. У Хулиана Каракса была
самая чудесная улыбка в мире. Это единственное, что осталось от него прежнего.
Хулиан занимал мансарду в одном из домов в районе
Сен-Жермен. Его квартирка состояла всего из двух комнат: гостиной с маленькой
кухней, выходившей на балкон, с которого виднелись башни собора Нотр-Дам,
поднимающиеся сквозь городскую дымку над джунглями крыш, и спальни без окон,
где стояла узкая кровать. Ванная комната была в конце коридора на первом этаже,
общая с другими жильцами. Вся квартира была меньше кабинета сеньора Кабестаня.
Хулиан тщательно прибрался и приготовился принять меня скромно, но достойно. Я
сделала вид, что совершенно очарована квартирой, где все еще пахло хлоркой и
воском, которым Хулиан натер полы, приложив больше усилий, нежели сноровки.
Кровать была застелена новыми простынями. Мне показалось, что на них нарисованы
драконы и замки. Это были детские простыни. Хулиан извинился, объяснив, что
купил их по случаю по исключительно низкой цене, причем были отличного
качества. Простыни без рисунка стоили в два раза дороже и, как он меня заверил,
спать под ними было бы слишком скучно.
В гостиной стоял деревянный письменный стол, сидя за которым
можно было видеть башни Нотр-Дам. На столе стоял «ундервуд», приобретенный на
аванс от Кабестаня, и две стопки листов — чистых и исписанных с обеих сторон.
Вместе с Хулианом в квартире жил огромный белый кот по имени Курц. Этот
представитель семейства кошачьих с подозрением наблюдал за мной, сидя у ног
хозяина, и вылизывал лапу, умываясь. Мебели в гостиной, кроме двух стульев и
вешалки, почти не было. А все остальное были книги. Горы книг возвышались вдоль
стен в два ряда, занимая пространство от пола до потолка. Пока я осматривалась,
Хулиан вздохнул:
— Через две улицы отсюда есть один отель, чистый,
недорогой, вполне респектабельный. Я решил на всякий случай забронировать там
комнату…
Я заколебалась, но побоялась его обидеть:
— Думаю, я отлично устроюсь и здесь, если только не
доставлю неудобств тебе и Курцу.
Курц и Хулиан переглянулись. Хулиан покачал головой, и кот
повторил его жест. Я не сразу поняла, как они походили один на другого. Хулиан
настоял на том, чтобы я заняла спальню. Он сам, по его словам, спал очень мало,
и мог комфортно разместиться в гостиной на раскладушке, которую ему одолжил сосед,
мсье Дарсье, старый иллюзионист, предсказывавший молоденьким девушкам судьбу по
линиям руки в обмен на поцелуй. Я так устала с дороги, что в первую ночь
заснула как убитая. Проснувшись на рассвете, я увидела, что Хулиан куда-то
вышел. Курц спал на пишущей машинке хозяина, храпя, как сторожевой пес. Я
подошла к столу и увидела рукопись нового романа, за которой приехала.
«Церковный вор». На первой странице, как и на всех романах Хулиана, я прочла
надпись, сделанную от руки: «Посвящается П.»
Я почувствовала соблазн немедленно приступить к чтению и уже
хотела было взять следующую страницу, как вдруг заметила, что Курц искоса
наблюдает за мной. Так же, как накануне Хулиан, я покачала головой. Кот, в свою
очередь, кивнул, и я положила листок на место. Спустя мгновение вошел Хулиан,
держа в руках только что выпеченный хлеб, термос с кофе и свежий сыр. Мы
позавтракали на балконе. Хулиан говорил без остановки, но старался избегать
моего взгляда. В утреннем свете он казался преждевременно состарившимся
ребенком. Он был свежевыбрит и надел свой единственный, как я предположила,
приличный костюм кремового цвета, изрядно поношенный, но элегантный. Я слушала
его рассказы о тайнах Нотр-Дам, о баркасе-призраке, плавающем по Сене по ночам
в поисках душ отчаявшихся любовников, которые свели счеты с жизнью, бросившись
в ледяную воду, и еще тысячу загадочных историй, которые он выдумывал на ходу,
ради того чтобы не дать мне возможность о чем-нибудь его спросить. Я молча
смотрела на него и согласно кивала, пытаясь разглядеть в нем человека,
написавшего все эти книги, которые я столько раз перечитывала, что знала почти
наизусть. Я искала в сидевшем передо мной Хулиане того мальчика, о котором так
часто рассказывал мне Микель Молинер.
— Как долго ты пробудешь в Париже? — спросил он.
Мои дела с «Галлимаром» должны были занять, как я предполагала, два или три
дня. Первая встреча была назначена на тот же вечер. Я сказала ему, что решила
задержаться на пару дней, чтобы посмотреть город, прежде чем вернусь в
Барселону.