Однако Перикл был бы немало изумлен, когда бы узнал, что
барон Корф и пальцем не прикоснулся к m-lle Тарте, а если деньги он ей и впрямь
приносил исправно, то лишь в обмен на весьма разнообразные и порою ценные
сведения о тех нюансах, мельчайших на первый взгляд, даже незначительных,
политической и частной жизни французского двора, которые позволяют человеку
умному и наблюдательному задолго до наступления бури предугадать, откуда ветер
дует: предвидеть событие государственной, а то и международной важности задолго
до его наступления, да и просто иметь более полное представление о тех фигурах,
которые играют важные роли в шахматной партии «Россия – Франция». Вся светская
болтовня, которая влетала в хорошенькие маленькие ушки Ноэми, потом мило
извергалась ее розовыми губками. Корф искренне наслаждался общением с
мадемуазель Тарте, ибо она, мало что была очень хорошенькая, вдобавок обладала
по-мужски цепким умом и неким шестым чувством умела понимать, что́ именно
может заинтересовать этого загадочного и щедрого господина, причесанного
волосок к волоску, с напудренной до белизны головою, с длинною шпагою на бедре,
в черном кафтане, в облике почтенном, но с дерзким взором, этого d’un homme
irréprochable
[85], коего Ноэми, как ни тщилась, не в силах была
искусить своими прелестями, а потому уважала его и смутно побаивалась.
В описываемый нами день Перикл незаметно сопроводил своего
подопечного по известному адресу и, по опыту зная, что Корф остается у Ноэми не
меньше часу, приготовился слегка вздремнуть на скамье в тени платана, на
противоположной стороне улицы, как вдруг покой его нарушил некий всадник, на
бешеной скорости подскакавший к подъезду и ворвавшийся в дом, грубо оттолкнув
консьержа. Перикл не поленился перебежать улицу, где и узнал, что «сей безумец»
прямиком устремился к дверям Ноэми Тарте. Перикл разом встревожился и
позлорадствовал: публичный скандал – что может быть позорнее для «почетного
шпиона»?! Ему до смерти хотелось тоже подняться на второй этаж и хоть краешком
глаза подсмотреть, хоть издалека послушать, каковы события разворачиваются в
квартире прелестной Ноэми, не звучат ли там пощечины или крики о помощи; и он
был немало озадачен и даже разочарован, когда барон Корф и пылкий незнакомец
вышли из подъезда, хохоча во все горло, пожали друг другу руки, раскланялись, а
потом разошлись: всадник отправился восвояси; барон – в русское посольство, на
улицу де Граммон. Перикл караулил его там дотемна, когда и счел свою миссию на
сегодня завершенной: частенько бывало, что Корф оставался на ночь в особняке
Леви.
Перикл был бы в очередной раз немало изумлен, когда б узнал,
что в черной, с завешенными окошками карете посланника Корф выехал со двора
посольства не более чем через полчаса; что вскоре он покинул карету и,
затерявшись в шумной толпе, пешком дошел до улицы Карусели, на углу которой, в
глубине заросшего сада, стоял двухэтажный дом, уже давно назначенный для
продажи, но никак не находящий покупателя из-за дурной своей славы: ходили
слухи, что прежний хозяин убил свою жену, застав ее с любовником, и призрак сей
дамы частенько бродит по саду или комнатам. Здесь, во внутреннем дворике, Корфа
уже поджидал тот самый господин, с которым он весьма дружески распрощался
совсем недавно возле дома Ноэми Тарте.
Но повод для новой встречи был вовсе не дружеский. Им
предстояла дуэль!
* * *
Что же произошло? Что осталось скрыто от глаз
проницательного господина Перикла?
Едва Ноэми, проведя Корфа прямиком в свой будуар и изящно
нюхая табак (в ту пору сия забава была весьма распространена у дам), принялась
излагать ему свое беспокойство по поводу внезапной бурной дружбы
легкомысленного кардинала Луи Рогана (всем было известно о неприязни к нему
королевы) с великим Калиостро (а еще пуще – с четой каких-то подозрительных
скоробогатых авантюристов, называющих себя потомками великого рода Валуа, то
есть мадам Жанной Ламотт и ее расточительным супругом, которые сулят помирить кардинала
с королевой), – как вдруг их уединение было нарушено: за стеной раздался
сдавленный писк горничной, потом громкий мужской голос, изрыгавший проклятия, а
вслед за этим дверь распахнулась, и в будуар m-lle Тарте ворвался какой-то
растрепанный, взмыленный человек, напоминающий породистого гнедого скакуна,
проделавшего путь от Версаля до Парижа не в два часа, а в двадцать минут, –
если только гнедой скакун способен потрясать обнаженной шпагой и выкрикивать:
«Будь ты проклята, изменница! Где этот негодяй?»
Барон, сидевший на розовом пуфике в вольной позе, без
кафтана (декорум так декорум!), и Ноэми, в очаровательном неглиже раскинувшаяся
на козетке, так и замерли при виде этого безумца, в котором Ноэми узнала
венгерского маркиза: он только вчера в Булонском лесу так щедро засыпал ее
коляску охапками роз, что m-lle Тарте не могла не улыбнуться в ответ – и тут же
выслушала признания: будто бы ради ее благосклонности маркиз готов на все, и он
назначит ей королевское содержание, купит дом в аристократическом предместье
Сен-Жермен – и так далее, и тому подобное. Тронутая живейшими изъявлениями
чувств, Ноэми не отвергала никаких предложений пылкого венгерца, но, верная
своему принципу: «Деньги вперед!», еще не оказала влюбленному никаких милостей,
а потому была чрезвычайно озадачена его появлением. Он вел себя не как робкий
поклонник, а как ревнивый любовник, хуже того – ревнивый муж, хотя не имел на
то вовсе никаких оснований.
Еще более был скандализирован барон, узнавший наконец в
незнакомце маркиза Сильвестра Шалопаи, не столь давно наилучшим образом
отрекомендованного ему Иваном Матвеевичем Симолиным. Сейчас же барон видел
перед собою Отелло во плоти: Сильвестр переворошил все в комнате, ища некие
billets dous [86], словно присутствия самого «любовника» ему уже было
недостаточно, потом залпом опрокинул бокал бургундского, бесцеремонно налив его
себе, запил бургундское стаканом красного вина и, приведенный этой смесью в
должное состояние, швырнул Корфу в лицо перчатку.
Ноэми от страха лишилась голоса; Шалопаи замер, словно
испуганный собственной смелостью; и оба они с таким любопытством воззрились на
барона, как если бы ожидали, что он тут же кинется на обидчика и проткнет его
насквозь шпагою.
– Ради бога, не здесь, господа! – пискнула Ноэми, всякую
минуту готовая лишиться чувств и достаться любому, кто окажется победителем.