Мария всегда быстро принимала решения – и еще быстрее
старалась воплотить их в жизнь. На следующий же день она послала одного из слуг
мадам д’Армонти на улицу Старых Августинцев с запиской, в которой просила
Данилу явиться к ней, а другого – на улицу де Граммон, в посольство, к
Симолину. Вскоре оба курьера вернулись ни с чем: не застали дома ни того, ни
другого. Хоть Мария и подивилась тупости обоих посыльных, не догадавшихся
письма оставить вместо того, чтобы нести обратно, однако делать было нечего:
пришлось ждать завтрашнего утра.
На следующий день лакеи вновь были отправлены по обоим
адресам; Мария, от нетерпения не находя себе места, слонялась по саду,
наслаждаясь картиною весны, как вдруг увидела, что дверь бокового входа – им не
пользовались, насколько знала Мария, даже слуги – распахнулась, и оттуда,
согнувшись и крадучись, вышел довольно высокий молодой человек: белокурый,
приятной наружности, которую несколько портила отвисшая нижняя губа,
придававшая ему циничный вид. Впрочем, насколько было известно Марии, внешность
вполне соответствовала внутреннему содержанию: промелькнувший перед нею человек
был не кто иной, как Пьер Шодерло де Лакло, автор книги «Опасные связи»,
которая вышла в 1782 году и вызвала большой скандал в свете.
Мария отступила за куст, не желая быть замеченной. Что делал
де Лакло у графини Гизеллы? Был он франкмасоном и считался одним из опаснейших
людей своего времени, – очевидно, именно поэтому герцог Филипп Орлеанский взял
его к себе секретарем по особым поручениям. Герцог хоть и был братом короля,
однако же считался ярым его противником. Когда началась подготовка к выборам в
Генеральные штаты, Шодерло де Лакло по приказу герцога написал образец наказов,
которые, по обычаю, должны были составлять избиратели. По мнению людей знающих,
это была настоящая бомба, способная разрушить традиционную монархию: там, к
примеру, была статья, в которой говорилось, что, поскольку «все беды наций
проистекают от произвола королевской власти, необходимо принять конституцию,
которая определит права и короля, и нации». Ну и тому подобное. Когда об этом
стало известно, Шодерло де Лакло перестали принимать в домах убежденных
роялистов, а ведь Гизелла д’Армонти вроде бы именно к ним и относилась… Что же
мог делать в ее доме подобный человек?
Мария задумалась – и усмехнулась. Шодерло де Лакло
прославился не только своим любовным романом, но и своими любовными романами;
вдобавок он постоянно имел на содержании актрис или танцовщиц и вел жизнь
веселую. Не интрижка ли у него с Гизеллою? Ежели так, прекрасной графине
следует быть осторожнее: многие его бывшие любовницы узнали свои черты в
персонажах «Опасных связей» – к своему великому неудовольствию.
Не остеречь ли Гизеллу? Но как? Непрошеный совет, говорят,
хуже обиды.
Мария была слишком скромна и по-прежнему бесхитростна. Ей
даже в голову не приходило, что де Лакло приходил из-за нее.
* * *
Назавтра Гизелла совершенно ошеломила Марию.
– Чем более проходит времени, тем чаще замечаю я, что мой
брат вам не по сердцу, дорогая Мария! – сказала она своей гостье.
– Я бы желала видеть его другом, а не возлюбленным. Таким же
другом, каким сделались мне вы!
Гизелла улыбнулась:
– Он будет вам другом! Он все готов отдать для вашего
счастья. А ведь вы несчастны, не правда ли?
Мария передернула плечами. Неужели это так явно?
– Брат не хотел этого видеть, но я решила открыть ему глаза:
вы не будете счастливы с ним никогда, пока существует на свете барон Корф, ваш
муж! Ведь так? Ведь так, не скрывайте!
– Что толку скрывать? Это правда.
– А если бы он погиб? Умер? – осторожно проговорила Гизелла
– и тут же расхохоталась, замахала руками с притворным ужасом: Мария так и
подалась к ней, гневно сверкая глазами. – Нет, нет, я не то хотела сказать!
Храни господь вашего барона! Но эта любовь вам глаза закрывает, весь мир
заслоняет. Значит, нужно либо избавиться от него, либо покончить с вашими
недоразумениями.
Мария снова передернула плечами. Если бы это было так просто
– покончить с недоразумениями! Сейчас она ругательски ругала себя за то, что не
сделала этого, когда появилась такая возможность. Со временем улеглась тяжкая
обида, явление «тетушки» и примирение с нею Корфа перестали казаться
оскорблением и предательством. Сильвестр, конечно, так никогда не поступил бы –
так ведь оттого Мария и не любит его, Сильвестра-то, который жизнь свою и
судьбу своей страны бросил к ножкам обожаемой женщины. Оттого и любит она до
безумия Димитрия Корфа, для которого честь и долг – превыше любви.
Когда Мария снова взглянула на графиню, то и взор, и лик ее
были ясны необычайно.
– Вы бесконечно правы, дорогая, – произнесла она с
благодарной улыбкою. – Я уезжаю к мужу. Сегодня же! И буду просить его
прощения, обещать… – У нее перехватило горло.
Гизелла поджала губы, покачала своей хорошенькой смоляной
головкой.
– Счастье, что мой брат не слышит вас! Он был бы глубоко
разочарован, услышав, что его богиня желает припасть к стопам мужлана, который
столько лет пренебрегал ею.
– Я виновна пред мужем, – вскинула голову Мария, – однако
унижаться пред ним не намерена.
– И правильно! – горячо стиснула ее руки Гизелла. – И
правильно! Здесь надо поступить умно и тонко. Вам следует встретиться как бы
невзначай. Вот что, слушайте, я придумала! 27 апреля мой друг, маркиз де
Монжуа, дает бал в честь открытия Генеральных штатов. Он чуть-чуть демократ,
один из друзей герцога Филиппа, однако гостей умеет принимать как никто.
Насколько мне известно, – продолжала она с тонкой улыбкою, – судьба французской
монархии и трещины, которые дает трон, весьма волнуют Россию. Симолин собирает
сведения где может… Корф непременно придет на этот бал! Клянусь вам!
И Мария не удержалась – бросилась к Гизелле и расцеловала ее
румяные душистые щеки. Снова счастье было близко, так близко! Уж теперь-то она
его не упустит!
«Придет на бал» – очень точно сказано. Ибо лишь дамам, по
снисходительности к их слабому естеству, а пуще того – для сбережения дорогих
туалетов, – дозволялось прибыть в предместье Сен-Жермен, где находился особняк
маркиза, в экипажах, – мужчинам же предписывалось непременно прийти пешком,
«как все люди ходят», дабы таким обременительным для многих способом
передвижения продемонстрировать свое единство с народом. Ходили слухи, будто на
бал приглашен и Филипп Орлеанский, новое прозвище которого – Эгалите
[111] –
уже было на слуху, и, оправдывая его, он также отправится на бал пешком!
* * *