Щелк! - читать онлайн книгу. Автор: Евгений Лукин, Любовь Лукина cтр.№ 6

— Ой!.. — испуганно сказал Сергей.

— Вот и я о том же… — мрачно молвил Гриша.

Пароход… плывет…

набит… Рувимами…

пресекающимся, фальшивым от горя голосом напевал Пепельница, нетвердо ставя ноги на попрыгивающий вправо-влево тротуар. Брел куда глаза глядят. Милиционеры при виде него рассеянно отворачивались. Даже их проницательный ум с негодованием отвергал мысль, что у этого пьянчужки может найтись при себе сумма, способная заинтересовать правоохранительные органы.

Пароход… плывет…

Что же делать-то? Делать-то что? И как это его угораздило взять да и брякнуть в глаза: хочу, мол, другого хранителя!.. Откуда только отвага взялась? Всегда ведь был кроток, робок, ни начальству не перечил, ни супруге… Один только раз, на самой заре перестройки, нашел в себе силы проспать в знак протеста субботник — и то неудачно!.. До самого пробуждения таскал с Лениным бревно по Красной площади, проснулся — в холодном поту, весь разбитый…

С херувимами…

Сергей вспомнил крестившего его моложавого попа (темный цыганский взгляд, разбойничья борода) — и помянул батюшку тихим матерным словом. Нашел кому подсунуть!.. Тоже мне хранитель — наезд не мог как следует организовать! Теперь вот по его милости вся группировка под ударом, все сорок два человека…

Капица, Маца, Пепельница…

А что, если в самом деле принять иудаизм — и в Израиль? Евреи своих в обиду не дадут. И денег у них навалом — как-никак Россию продали…

Да, но обрезание… Боли Сергей боялся сызмальства.

Так, горестно перевирая крамольный мотивчик, он добрел до площади Согласия и Примирения (бывшая площадь Октябрьской Революции). Место уникальное, его даже туристам показывали. Справа сияли купола православного храма, слева торчал шпиль костела, сзади и спереди располагались синагога и мечеть (в прошлом — кожвендиспансер и спортивное общество «Трудовые резервы»). Оба здания были в строительных лесах, и Сергей вечно забывал, которое из них синагога. Кажется, вон то, без каланчи…

Обрезание… Может, его сейчас как-нибудь обезболивают?.. Пепельница представил себе шприц с новокаином — и чуть не лишился чувств…

А вот у кого бы все-таки спросить, которая из этих двух строек синагога?

Внимание Сергея привлекла группа смуглых носатых мужчин. Пепельница призадумался, потом бесшабашно махнул рукой и, стараясь не пошатываться, двинулся прямиком к незнакомцам.

— Бр-ратаны! — решительно обратился он. — А не знаете, где тут обрезания делают?

— Иди, да? — укоризненно сказал ему один из них. — Ти савсэм пьаный!..

— Нет, ну… я ж не бесплатно… — обиделся Пепельница и с гонором поволок из кармана шуршащую горсть купюр.

Глаза незнакомца вспыхнули.

— Дарагой! — вскричал он, вновь обретя дар речи. — Так бы и гаварил! За такие дэнги я тибя сам обрэжу!

Обрезание Пепельнице сделали на дому. Самого обряда он на сей раз не запомнил вообще — не столько от боли, сколько от страха. Подпрыгнула температура, всю ночь прометался в бреду. Мерещились ему раскинутые веером пальмовые кроны и филистимлянин огромного роста, целящийся из рогатки. Очнулся лишь утром. По ветхим обоям порхали изумрудные блики. В перекосившемся кресле почему-то лежали два туго набитых мешка с черной трафаретной надписью: «Сахар», а посреди комнатенки стоял смуглый крылатый красавец кавказского типа.

— Мусульман? — грозно и весело спросил он Пепельницу.

— Я?.. — Сергей обмер и в ужасе натянул простыню до глаз.

Свят-свят-свят!.. Неужели все-таки перепутал? Обрезался — да не в ту веру…

— Мусульман! — приподняв простыню, удовлетворенно изрек крылатый красавец. — А я — твой хранитэл! — Он повернулся и ткнул лучезарным перстом в мешки с траурной надписью «Сахар». — А эта — гэксагэн…

Стоило смыслу грозных слов проникнуть в сознание, как оно немедленно стало меркнуть. Последнее, что удалось услышать Пепельнице, уплывая в небытие, — это разухабисто-ленивую гармонику да циничный тенорок анархиста Гриши из распахнутой форточки:

Пароход гребет

винтами битыми.

Будем рыбу мы кормить

вахабитами…

Разве возможно бы было, чтобы люди непьяные спокойно делали все то, что делается в нашем мире, — от Эйфелевой башни до общей воинской повинности?

Лев Толстой

Вначале был голос из санузла. Мужской. Незнакомый.

— У, ал-каш! — с невыносимым презрением выговорил он. — Не пьешь ведь уже, а с посудой глотаешь!

Николай Цоколев, бывший интеллигентный человек на излете физических и нравственных сил, сперва оторопел, потом обмяк. Точно зная, что говорить в туалете некому, он все же приоткрыл дверь и в страхе уставился на желтоватый унитаз без крышки.

Сердце оступилось в некую довольно глубокую яму и несколько секунд безуспешно оттуда выкарабкивалось.

Выкарабкалось. Николай перевел дух. Однако стоило прикрыть дверь, как голос возник снова.

— Люди рук не покладают! — наслаждаясь выверенными актерскими интонациями, продолжил он. — Мил-лиарды крадут! На нобелевку тянут! А тебе за бутылкой лень сходить — Нинку послал, кор-роед!

Колян ужаснулся и, поражаемый голосом в почки, трусливо зашкандыбал по коридорчику. Добравшись до комнаты — обмер. Из форточки с чисто фрейдистским бесстыдством торчал ствол артиллерийского орудия, увенчанный мощным дульным тормозом.

— До пушек вон уже допился! — уел вдогонку голос из санузла.

Колян рухнул в кресло и, замычав, смял лицо ладонью. Откуда, откуда голос все про него знает? Да, короед… Да, допился до пушек… А ведь подавал надежды — ссуды брал, фирму «Аффикс» хотел основать… На филологическом факультете учился…

— На фи-ло-ло-ги-че-ском… — горестно шептал Колян, и звук «ф» пришепетывался так жалостно, что слезы сами катились из глаз.

Но тут в замке заерзал ключ — кто-то боролся с входной дверью.

— А-ап!.. — испуганно подавился голос и умолк.

Цоколев отвел трясущуюся мокрую ладонь и с надеждой взглянул на дульный тормоз: может, тоже испугается да исчезнет? Увы, нет. Державный стальной фаллос, похоже, обосновался в форточке надолго.

Дверь отворилась, и в комнату решительной ныряющей походкой вошла Нинка Ремизова, хозяйка квартиры.

— Все, Цоколев! — ликующе объявила она, со стуком выставляя бутылку на стол. — Кончилась твоя лафа! Такого я себе мужика оторвала! Золото — не мужик! Короче, сегодня переночуешь, а завтра собирай манатки!.. Витюлек! — крикнула она в прихожую. — Чего жмешься! Давай заходи!

Вошел субтильный козлобородый Витюлек. Был он в дымину пьян и, застенчиво улыбаясь, беспрестанно разводил руками: дескать, прости, друг, так уж вышло…