После нас - хоть потом - читать онлайн книгу. Автор: Евгений Лукин cтр.№ 146

Заробев, Пихто Твердятич отнял слабые глаза от грамотки и воззрился, часто взмаргивая, на распаренного берегиню. Что рыло, что шубейка — цвет один…

— Кто ж он теперь-то? — еле выпершил дед. — Уж не в разбой ли часом ударился?..

Берегиня скроил таинственное изличье, сплюнул, огляделся.

— Не знаю, дед, — прогнусил он тихо и значительно. — Но круто, говорят, взлетел, крутенько… Кощей — и тот о нем уже наслышан. Вот и смекай…

— Так а письмишко-то кто передал?

— Говорю ж тебе: от Кощея пришли…

— А ты-то сам не от Кощея разве?.. — опешил старый.

— Куда там!.. — вздохнул тугомордый отрок. — От подручных его. Сам-то Кощей, вишь, глубоко закопался, личика не кажет. Ежели и встретится с кем, то разве с боярином каким, а то и с самим князюшкой… Однако прощай, дед. Недосуг мне. Ежели понадоблюсь — дай знать…

С этими словами берегиня махнул в седло, и гнедоподвласый конек понес его по улочке ладной нагрункой — с отволочкою задних ног…

Смотрел ему вслед старый Пихто Твердятич, слезы смигивал.

«Ай, внуче… Ай, внуче…»

* * *

Нет, ну ее к ляду, такую милость! Пожаловало, называется, красно солнышко чад своих!.. Работать два дня подряд без отдыха — шутка, что ли? Да еще и ни на один храпок не прилегши!.. И ежели прав был кудесник Докука, что, мол, возрадовалось тресветлое общему воздержанию, то лучше уж снова во блуд удариться…

Ко второму за день закату изнемог князюшка Столпосвят, с голоса спал. Как вскинулся в седло при виде знамения, так и метался, сердешный, по градам и весям теплынским — собирал людишек на рыночных площадях, речи творил… Лошадушка — вся от пены белая, сменить пришлось. Будь на его месте кто другой духом послабже, жилою потоньше, — ей-ей, не выдержал бы: закрыл глазки да лег на салазки… Да только не из таких князюшка-то наш! Нутром чуял: не тот нынче день, чтобы в праздности да неге полеживать. Тут так: не удержался за гриву — за хвост не удержишься… Куй, пока брызжет!

Спешившись у высокого боярского крыльца, князюшка оперся на окатистое надежное плечо Блуда Чадовича, постоял, перевел дух и лишь после этого поднялся, тяжело ступая, по лесенке с хитро выточенными перильцами.

— Кликнул? — устало спросил он, даже и личика не повернув в сторону боярина.

— Ждет… — почтительно молвил тот, поддерживая князюшку под локоток.

Когда подступили к горнице, за дверью кто-то взлепетал по-берендейски, но с греческим выговором:

— Цестны целовеки так не делают!.. Долзен — плати!..

Боярин распахнул дверь перед князем. Пол в горнице устелен был ковром, стол накрыт нарядной скатертью, на окнах — занавесы да наоконники, поставец сиял серебряной посудой. Красовались в тарелях всевозможные яства, а в самой середке стола выгибала шею лебедь целая, нерушеная.

На лавке, промакивая тафьею выпуклую плешь, пригорюнился Лют Незнамыч, а перед ним метался, запальчиво взмахивая руками, смуглый изобиженный грек.

Вяло ответив на приветствия, князюшка сел за стол и принял из рук боярина полный кубок доброго вина. Выцедил, прищурив правое око, закусил заморской маслиной, поставил кубок, призадумался. Потом вскинул бровь и глянул на скукоженное личико розмысла.

— Вишь, как оно бывает-то, Лют Незнамыч… На смирного беду нанесет, а прыткий и сам набежит… Так что не помогло тебе смирение твое… Влез по уши — полезай и по маковку… На участке-то хоть спокойно?

— Куда там!.. — Розмысл с горечью махнул тафьей. — Вече собирают, в доски железные бьют…

— А чего хотят?

— Да зябко молвить, чего хотят, — передернув плечиками, отвечал Лют Незнамыч. — Родислава Бутыча скинуть мыслят. А на место его Завида Хотеныча прочат…

— Разумно… — одобрил Столпосвят и мигнул боярину. Тот живо наполнил кубок.

— Да мало ли что разумно! — вскричал розмысл. — По Уставу Работ…

Князюшка поперхнулся и, проплеснув вино, грянул донышком в стол.

— По Уставу?.. — взревел он, да так, что из оконного переплета чуть стеклышки не посыпались. — Это по какому же уставу вы нас позавчера заморозками пожаловали? А сегодня и того чище — ночи лишили!.. Давно пора в шею гнать этого вашего хрыча Родислава Бутыча, пока он тут светопреставления нам не учинил! И правильно Завид Хотеныч сделал, что грамоту его разорвал! Ишь! Один дельный человек на всю преисподнюю — и того убрать норовят…

— Против главного розмысла — н-не пойду, — выговорил с запинкой бледный Лют Незнамыч.

— Не пойдес — плати, — тут же заявил чернявый. — Ми, греки — цестны целовеки…

— Да немыслимо сие! — возопил в отчаянии Лют Незнамыч. — О чем глаголишь, княже? Или грамоту царскую тебе еще не вручили?..

Столпосвят насупил брови и поднес кубок к улыбнувшимся устам.

— Вручили… — рек он напевно и выпил. Развел усы, огладил бородушку. — Велит мне та грамота снять с кормления участок Завида Хотеныча… И, пока не покорится, припасов ему не поставлять…

— Так неужто не снимешь?

— Ну почему же… — невозмутимо пророкотал князюшка. — Сниму-у… — Тут он бросил на Люта Незнамыча исполненный грозного лукавства взор. — Только не его участок, а твой. Твой, розмысл! На второй день у людишек животы подведет — они тебя самого съедят… сольцой не посыпая… А порушь-ка мне, боярин, лебедь белую!..

Блуд Чадович взмахнул ножом и, раскроив птицу, поднес с поклоном на блюде наиболее лакомый кус.

— Неужто и царя не страшишься? — пролепетал ужаснувшийся розмысл. — Прознает ведь…

Вместо ответа Столпосвят взял неспешно в обе руки лебяжью ножку, поднес было ко рту, как вдруг, опечалившись, вернул на блюдо. Воловий глаз князюшки внезапно налился слезой.

— Царь-то наш батюшка… — молвил князь, в расстройстве отодвигая тарель. — Помер болезный… Вот уж месяц тому, как помер…

— Как?!

— Греческая хворь прикинулась, — утирая глаз согнутым пальчиком, с грустью пояснил Столпосвят. — Кондратий называется…

— А сразу-то почему ж не огласили?..

Вздохнул князюшка.

— Да вишь, брат мой окаянный Всеволок, смуты испужался… Молил-молил меня никому не сказывать, да и другим запретил. Да только, видать, правды-то не утаишь…

Скорбная и в то же время очумелая тишина постигла горницу. И в тишине этой скрипнула, спела тихонько дверь. На пороге, поджав губки, стояла стройная, как веретенце, боярышня — заплаканная и сердитая. Окинув беглым взглядом розмысла и дядюшку со Столпосвятом, уставилась исподлобья на грека. Тот не понял — вскинул брови, покатал туда-сюда черные маслины глаз, неуверенно цокнул языком…

— Крути, боярин, свадебку, — с отвращением проговорила Шалава Непутятична. — Зарок дала: кого первого сейчас увижу — за того и пойду…