После нас - хоть потом - читать онлайн книгу. Автор: Евгений Лукин cтр.№ 133

Из лаза донесся глухой исковерканный многими отголосками рев. Сотник и розмысл снова повернулись к залому.

— Что он там?..

— «Жив» кричит, — бодро отозвался один из рабочих.

— Это он про себя или про Докуку?

Переглянулись, пожали плечами. Последовал еще один глухой нечленораздельный вопль, и рабочие начали торопливо выбирать веревку. Первым из укрытия выбрался возбужденный чумазый смельчак и тут же принялся тягать вервие вместе со всеми. Вскоре общими усилиями из тесной норы был извлечен сильно побитый и ободранный Докука. Глаза у него от страха из синих стали совсем белыми. В остальном же красавец древорез был с виду и впрямь целешенек, как колокольчик.

То-то и оно что с виду… Увы тебе, отчаянная боярышня… Ахти вам, слободские красотки…

Ворожить Чернава умела сызмальства. Бойкая росла, смышленая. Другие, бывало, врут — только спотычка берет, а уж она наврет — так и не перелезешь. Гадала на решете, на иглах, воске, свинце, зеркале. Да, почитай, на всем, что под руку подвернулось… Дураков-то ведь не сеют и не жнут — сами родятся.

Предсказать удачу за пару берендеек — мужику ли, боярину — было для Чернавы раз плюнуть. И вроде бы никто из тех, кому она ворожила, на нее потом не жаловался, благодарили даже… Однако стоило ей попытать свою собственную судьбу, как тут же начинались чудеса. Врало решето, врали иглы, из воска и свинца отливалось такое, что молвить неловко. Зеркало тоже врало бессовестно. А уж замороженная в ложке вода просто издевалась над ворожейкой…

С Кудыкой вышло особенно обидно. На чем бы ни пробовала Чернава погадать, все в голос кричало: «Держись от него подальше!» Из свинца, к примеру, сам собою отлился гроб. Однако чумазая погорелица, будучи не в меру догадливой, рассудила, что опять это все вранье, и поступила в точности наоборот: пристала к древорезу, как локоть к боку. И ворожба тут же стала, будто бы назло, сбываться: гнались с колами берендеи, падало, грозя спалить, светлое солнышко, гроб же, отлившийся из свинца, как она теперь сообразила, предвещал и ей, и Кудыке скорое сошествие под землю.

Попав на раскладку, Чернава и вовсе отчаялась. Впору было уронить белы ручки да закатить ясны глазки. Это что же, до самой до смерти раскидывать резные чурки по дюжинам и лыком их перевязывать?.. Гулкие погреба, нигде ни лучика дневного, одни желтые язычки в скляницах… На Кудыку первые два дня Чернава просто смотреть не могла и с трудом удерживалась от искушения разбить о его нечесаную головушку одну из греческих ламп. Кудыка же, стоило ему оказаться в тесной семейной клети, сразу кидался мимо жены к столу и, расстегнувши Устав Работ, начинал елозить пальцем по письменам и шевелить губами. Время от времени поднимал на тихо закипающую Чернаву очумелые глаза и выговаривал благоговейно что-нибудь вроде:

— Средоотбойная сила… Вона как… А еще и средоприбежная бывает… Это когда наоборот…

Чумазые Чернавины товарки приняли ее не то чтобы враждебно, но с какой-то затаенной усмешечкой. После смены гурьбой шли в мыльню, где печи, к изумлению погорелицы, топились все теми же резными идольцами. А однажды разбитная банщица Малуша шутейно предложила Чернаве обменяться с нею мужьями. Та хотела было огрызнуться, но, всмотревшись, кое-что вдруг смекнула. Ой, тоскливо как-то пошутила Малуша, со вздохом… Одевшись, хитрая Чернава замешкалась и вроде бы невзначай завела с банщицей слезливый бабий разговор:

— Тебе-то что жалиться? Ты вон за десятником — горя не знаешь…

— А толку-то? — зло отвечала Малуша, с грохотом сбрасывая на скользкий каменный пол охапку берендеек. Обламывалась, сыпалась крошкой искусная глубокая резьба. — Десятник!.. Пенек с глазами! Так всю жизнь в десятниках и проходит… Хоть тресни, синица, а не быть журавлем!.. Второго мужа донашиваю, а все банщица… Была намедни в Навьих Кущах, Перенегу видела… Куда! Идет павой, из милости башмачком до травки-муравки дотрагивается…

— До травки? — не поняла Чернава. — Какая ж здесь травка-то?

Малуша, не услышав вопроса, с треском переставляла ушаты. Сама костлявая — хоть хомуты вешай.

— А ведь рядышком на раскладке начинали, — бросила она с досадой. — Я еще, помню, над ней смеялась: отхватила-де себе заморыша — смазчика с перечапа… Только и знает-де Уставом шуршать…

— Ну а мой-то… — подхватила Чернава, пригорюнившись нарочито. — Тоже ведь, кроме Устава, ничего и не видит… Ну вот что от него проку?

Малуша на миг остолбенела и, взмаргивая, уставилась на дуру-погорелицу. Воинственно уперла кулаки в бедра, нахмурилась, но, взглянув на постное личико Чернавы, расхохоталась.

— Ох, и лукавая же ты баба!.. Наверху-то чем промышляла? Гадала, небось?

— Гадала… — нехотя призналась та. — Вот и нагадала… на свою голову… Хочешь — тебе погадаю.

— Это на чем же? — подозрительно спросила Малуша. — У меня тут — ни игл, ни решета, одни ушаты…

— Да хоть бы и на ушате… — безразлично сказала Чернава. Ополоснула посудину, наполнила до половины, взболтнула перстом, всмотрелась в водяную заверть. — О чем гадать-то?

* * *

А Кудыка тем временем — где пешком, где ползком, где на карачках — пробирался узким извилистым лазом, очень похожим на тот, из которого пару дней назад чуть не выпал на хвост огромного кита его незадачливый товарищ. Путь был знаком — по отнорку по этому Кудыку вот уже несколько раз втайне от десятника Мураша гоняли к лешим за добрым вином.

Протиснувшись в горловину, бывший древорез откинул сплоченную из досок крышку и выполз на ясный свет посреди обширной, вовсю уже зеленеющей поляны. Торопливо переобул стоптанные сапоги — левый на правую, правый на левую, — выворотил наизнанку зипун и двинулся с пустым бурдючком в руке к низкой кривой избушке, над которой вечно вился сизый хмельной дымок. Там курил вино задумчивый леший Аука. Сейчас он сидел, пригорюнившись, на собственноручно выметенном им крылечке и умильно пялил голубенькие глазки на тоненькие трепетки бересты да на закудрявившийся подлесок.

— Почто переобуваешься-то?.. — задушевно спросил он Кудыку.

Тот растерялся.

— Дык… положено же…

Леший хихикнул.

— Тебе, что ли, положено? Ты ж не из Яви теперь, ты вон солнышко катаешь, должон бы уж вроде смекнуть, что к чему… Тебе-то переобуваться зачем?

— А им зачем? — не удержался Кудыка. — Ну, тем… здесь которые, наверху…

— А чтоб уважали, — кротко пояснил Аука. — Мужики-то, вишь, ноне бесстрашные сплошь пошли… Не будут уважать — весь лес раскрадут, ясен месяц их забодай… И так вон уже скоро солнышко калить нечем станет…

Принял у Кудыки серебряную греческую денежку («деревянных» навьи души не признавали), забрал бурдюк и бесшумно ушел в избу. Леших Кудыка побаивался до сих пор — по привычке. Хотя, послушать Ухмыла, славные ребята, свойские, пошутить любят, выпить не дураки… Да и попробуй не выпей — зимы-то в стране берендеев вон какие стали студеные!.. Тоже ведь работенка — не позавидуешь: лес охранять… Кудыка вдруг вспомнил, как он укорял храбров в кружале и, устыдившись тогдашней своей наивности, покрутил головой. Придумал же: очистить от леших всю округу единым махом!.. Очистят тебе, пожалуй! Так очистят, что и не зарадуешься… А и вправду — тронь-ка леших, попробуй! Розмыслы тут же князюшке хвост надерут, князюшка — боярам, а уж те — храбрам…