После нас - хоть потом - читать онлайн книгу. Автор: Евгений Лукин cтр.№ 102

Чтобы не было сомнений, Кудыка провел его в повалушу , где хранились готовые идольцы. Селянин, с виду робкий, а на деле хитрющий мужичонка, ахал и хлопал себя по коленям, брал то одну берендейку, то другую, чуть на зуб не пробовал.

— Стружек-то, стружек, чай, от них… — бормотал он, завороженно оглаживая глубокую красивую резьбу. — Всю зиму одними стружками топить можно…

Кудыка лишь усмехнулся про себя. Хоть и почитала его слобода чудаком, а древорез он был преискусный: добрых полчурки иной раз в стружку улетало…

— И ведь каждую складочку надо было вывести!.. — восхищенно причитал заказчик, покручивая головой. — Слышь, берендей!.. — Он оглянулся и замер, приоткрыв рот, чем-то, видать, осененный. — А ведь ежели вместо сотни махоньких одну большую стяпать… Оно ведь и легче, и стружек поболе…

— Так когда-то и делали, — снисходительно объяснил Кудыка. — Особливо кто побогаче. Всяк хотел, чтобы его идол выше других торчал… Да волхвы, вишь, запретили. Лучше, говорят, числом побольше, но чтобы каждая берендейка ровно с локоток была. Так-то вот…

Мужичок скорчил недовольную рожу, пожевал бородой.

— Волхвы… — весь скривившись, выговорил он. — Ну, ясно, волхвы… Верно говорят: сколько волхва ни корми…

Свершив рукобитие, расстались. В один захап перенеся чурки в горницу, Кудыка полюбовался ими малость и, рассудив, что резать он их может и вечером, решил сходить на торг. Денек тоже намечался славный, как и утречко.

Оделся, подпоясался, переметнул через плечо суму с десятком берендеек — и отправился. Скрипел снежок, дробилось в сугробах искорками счастливое нечетное солнышко. И берендеи попадались навстречу тоже все больше радостные, приветливые.

Над рыночной площадью стоял веселый гомон, прорезаемый лихими криками торгующих:

— Эх, с коричкой, с гвоздичкой, с лимонной корочкой , наливаем, что ли?..

— Ешь, дружки, набивай брюшки по самые ушки, будто камушки!..

— Чудеса, а не колеса, сами катятся — только повези!..

— С пылу! С жару! Кипят, шипят, чуть не говорят!.. Подь-дойди!..

Торговля шла бойко. Слышался повсюду дробный сухой стук высыпаемых и пересчитываемых берендеек. По мере того как переметные сумы слобожан освобождались от резных идольцев и наполнялись покупками, вес их заметно уменьшался. Тут и там вспыхивали жаркие споры относительно достоинства вручаемой берендейки. Понятно, что идольцы, резанные Плоскыней или, скажем, тем же Кудыкой ценились не в пример выше, нежели работа ленивого красавца Докуки, не говоря уже о самодельных топорных изделиях сволочан. Греков, случайно попавших на слободской рынок, это каждый раз сильно забавляло. У них-то у самих — что ясная денежка, что тусклая — все едино, лишь бы вес и резьба сходны были. Чудной они все-таки народ. Дед говорит: живут во тьме, за Теплынь-озером… а с чего же это они смуглые такие?..

Однако, на рынок Кудыка заглянул не столько поторговать, сколько потолковать. Да и не он один.

— В бадью болезного… — рассказывали взахлеб неподалеку, — и туды… в навьи души…

— Из-за него, стало быть, солнышко-то и гневалось… А ну как не уличили бы вовремя? Это ж страсть подумать… Совсем бы не взошло!..

— Да запросто!..

И всюду, куда ни плюнь, сияло ликующее мурло верткого Шумка.

— А? Что я вам говорил? — перекрывал рыночную разноголосицу его пронзительный, не к месту взревывающий голос. — Правда-то она рожном торчит!.. Принесли жертву — вот и солнышко смиловалось! А то придумали — чурками резными откупаться! Сегодня ты за «деревянные» народ вином поишь, а завтра их волхвам понесешь? Хороша жертва!..

Речи его, как всегда, звучали оскорбительно, но слободской люд был нынче благодушен и глядел на смутьяна с улыбкой: дескать, пусть себе… Гуляй, паучок, пока ножки не ощипали…

А солнышко-то — пригревало. Под ногами уж не слышно было привычного железного хруста, снежок шептал, чуть не всхлипывал. Того и гляди, оплавятся и потекут сугробы… Да, припоздала в этом году весна, припоздала…

— Посторонись!.. — раздалось вдруг негромко и повелительно.

Клином разрезая рыночную толпу, к мучному ряду приближались хмурые храбры из княжьей дружины. Сияли еловцы шеломов, тяжко шуршали кольчуги, позвякивали кольца байдан . Впереди шел бирюч с шестом. Добравшись до середины площади, снял шапку, вздел на шест и задробил частоговоркой указ. Не иначе, уши отморозить боялся.

— Слушайте-послушайте, государевы люди, слободские берендеи! Ведомо стало, что гневается на нас светлое и тресветлое солнышко… — Рынок притих. Бирюч передохнул, будто перед прыжком в прорубь, и продолжил с отчаяньем: — Вопросив волхвов и подумав с боярами, велит вам государь отныне берендейки жертвенные приносить полновесные, резаные не глубже, чем на ноготь!

Торопливо уронил шапку с шеста, поймал на лету, нахлобучил двумя руками, и тут толпа страшно вздохнула. Так и замер бирюч, взявшись за меховую выпушку, настигнутый мощным этим вздохом. Храбры сомкнулись кольцом, рыла сразу одеревенели — прямо хоть размечай да режь.

Люд зарычал утробно, нашатнулся со всех сторон, шаркнули, вылетая из ножен, светлые сабельки. Однако законолюбивость берендеев вошла в поговорку издавна. Одно дело промеж собой учинить кулачные, а то и дрекольные бои — это у нас запросто. Но поднять руку (и то, что она сгоряча ухватит) на княжью дружину?.. Да еще и на бирюча с царским указом?.. Нет, не поднялась рука. Разжалась. Вот крик — да. Крик поднялся.

— Что ты там блекочешь, страдник? Не мог царь-батюшка такое указать!..

— Да пьяный он, берендеи! Вы на него только гляньте!.. Морда — клюковка, глазки — луковки!..

— Грамоту, грамоту кажи! Что ты тут языком плещешь!.. Языками вон и мы городьбу городить умеем!..

— Да есть грамота, есть! — надрывался вконец испуганный бирюч. — Тут, за пазухой!.. Зябко доставать было!..

Скинул рукавицы, полез за грамотой. Берендеи вырвали у него из рук пергаменту с царской печатью, прочли по складам. Все совпало — слово в слово. Еще один вздох прокатился по рынку.

Как дождевой пузырь, вскочил над толпою Шумок.

— Обморочили волхвы царя-батюшку! — Рванув, распахнул на груди полушубок. — Дождемся ужо! Погодите! Всех нас в бадье опустят на самое донышко!..

— Обморочили!.. Обморочили!.. — подхватили истошные голоса.

— Бей волхвов! — взвыл Шумок, но был сдернут с бочки — или на чем он там стоял?..

— К боярину!.. К боярину!.. — послышались крики.

— Да что к боярину?.. Чем боярин-то пособит?.. Самому князю в ножки пасть! Один у нас теперь заступник, одна надежа!..

Толпу разболтало, что озеро в непогоду. Никак не могли решиться, в какую сторону двинуть всей громадой: волхвов ли идти бить или же князю жаловаться… Воспользовавшись общим замешательством, бирюч и храбры начали помаленьку выбираться из толчеи, когда раздался вдруг со стороны слободки конский топот и, заметав обочины снежной ископытью, на рыночную площадь ворвались четверо верховых. Ахнул люд, кинулся навстречу, ибо первым на низкорослой большеголовой лошадке ехал сам князь. Надежа и заступник.