— Минька, — сказал он. — Можно, я задам тебе один вопрос?
— Ну, задай.
— Зачем я вам нужен?
Ничего себе вопросец!
— А черт его знает, — честно ответил я. — Вроде привыкли уже к тебе…
Дома нас ждал сюрприз. Заходим мы с Гришей в большую комнату, а на диванчике — рядышком и чуть ли не за руки ваявшись — сидят мать и Люська, обе заплаканные.
Увидев Гришу, Люська вскочила, вскрикнула и кинулась к нему. Я, конечно, посторонился — того и гляди затопчут.
— Я так и знала, я так и знала!.. — всхлипывала Люська, вцепившись в бедного Гришу. — Я же чувствовала — что‑то случится!..
Интересное дело, вяло подумал я. Мать — чувствовала, Люська — чувствовала… Один я ничего не чувствовал.
— Я его посажу! — всхлипывала Люська. — Я его посажу!..
— Кого? — спросил я.
— Бехтеря, кого же еще! — ответила за нее мать. Тоже всхлипывая.
— Какой Бехтерь, чего вы плетете? — сказал я. — Бехтерь к нему и близко не подходил.
Люська уставилась на меня бешеными зелеными глазами.
— Не подходил? А лоб почему разбит?
— Так это не Бехтерь, — объяснил я. — Это я ему рейкой заехал.
— Как? — в один голос сказали мать и Люська.
— Случайно, — буркнул я и пошел спать, хотя солнце только еще собиралось садиться. Пусть сами как хотят, так и разбираются.
Добравшись до койки, сел и долго смотрел на шнурки кроссовок — не было сил нагнуться и развязать… Но Люська‑то, а? Ишь как вскинулась! Это потому, Люсенька, что у тебя никогда никого не отнимали… Надо же — сама прибежала!..
Мне снилось вчерашнее сражение в старом сквере. Вернее, даже не само сражение — всего один момент: я сижу в проломе, стискивая штакетину, а они уходят — два ангела и Гриша между ними, — и серый полусвет льется им навстречу, и это уже не люди, а три плоских колеблющихся силуэта… Я заставляю себя броситься за ними — и не могу. Вот ведь какая штука: наяву не испугался — во сне боюсь…
Я просыпался и подолгу лежал, глядя в потолок и понимая с облегчением, что Гришу я все‑таки отбил. Потом запускал руку под подушку, доставал пистолет и брал на прицел спичечный коробок. Нажимал на спуск, вздыхал, запихивал мертвую машину обратно и снова оказывался в проломе со штакетиной в руках…
13
— Гринь, — сказал Сталевар с умильной улыбкой, отчего сразу стал похож на старого китайца, — пока смена не началась, слетал бы за газировкой…
Все подождали, когда Гриша с чайником отойдет подальше, а потом повернулись ко мне.
— Ну и что он? — уже без улыбки спросил Сталевар. — Уезжать не раздумал?
Я взглянул на их озабоченные лица и вдруг понял, что должен был чувствовать Гриша в первые дни. Разные? Да по сравнению с ними мы — дворняжки! Мы — беспородные переулочные шавки, и каждая скроена на свой манер! А эти — на подбор, в рост, в масть, как доберманы‑пинчеры на собачьей выставке!..
— Может, он недоволен чем? — прямо спросил бригадир. — Если разрядом — будет у него скоро хороший разряд… Ну нельзя его отпускать, Минька! Ты ж первый резчик — сам понимать должен. Сунут опять в бригаду кого попало! Или — тоже весело — впятером тыкаться!..
— Ты… это… — немедленно взволновался Старый Петр. — Ты, Валерка, знаешь… того… Впятером — не впятером… Чего ему уезжать? Ну ладно бы еще в техникум или учиться… А то ведь просто так, по дурости…
— Что у него там с первой женой? — спросил Валерка.
— Чего? — сказал я.
— Ну, жена его из дому выгоняла или не выгоняла?
— Не выгоняла, — ответил за меня Сталевар. — Он, говорят, сам от нее ушел. А теперь вот, видишь, родственники ее грозить приехали…
Я только очумело переводил глаза с Валерки на Сталевара и обратно.
— Да шалопай он, ваш Аркашка! — рассердился вдруг Старый Петр. — Откуда Аркашке про Гриньку знать? И ты тоже, Илья… — заворчал он на Сталевара. — Голова уж седая, а Аркашку слушаешь…
— Родственники… — презрительно пробасил Вася‑штангист. — Какие там родственники? Тут в Бехтере дело. В раздевалке Гриньку без каски видели? Шишмарь у него на лбу видели? Чего вы суетитесь? Все уже улажено. Встретил я вчера Бехтеря, поговорил…
Все посмотрели на Васю. Бедный Бехтерь…
— Ну так как же все‑таки? — снова спросил меня Сталевар. — Уезжает?
— Мужики! — сказал я. — Куда он от нас денется?
Перед тем как включить пресс, открыл инструментальный шкафчик, залез в него по пояс и, достав из‑за пазухи ярко‑оранжевый пистолет, проверил. Молчит пока…
После обеда, когда возвращались из столовой, меня окликнула Люська. Что‑то, видно, случилось. Невеста наша была вне себя — аж зеленые искры из глаз сыплются. Позади нее с потерянным видом жался Гриша Прахов. И с чего это я взял, что они похожи? Так, слегка, может быть…
— Минька! — бросила Люська, глядя мне прямо в глаза. — С кем вы вчера дрались в сквере?
Я посмотрел на Гришу. Гриша Прахов ответил мне унылым взглядом и слабо развел руками.
— А друг с другом, — спокойно отозвался я. — Разве не понятно?
— Я серьезно! — сказала она.
Да уж вижу, что серьезно… Серьезней некуда. Надо понимать, проболтался Григорий.
— Я все рассказал Людмиле, Минька, — виновато пояснил он.
— А все — это как?
— Н‑ну… в общих чертах…
— С кем вы вчера дрались? — еле сдерживалась, повторила она.
— С инопланетянами, Люся, — сказал я. — Тут, понимаешь, за Гришей с его планеты прилетели… А что ты на меня так смотришь? Сама спросила…
— Минька! — голос у Люськи дрогнул от бешенства. — Мне твои шуточки еще с такого вот возраста надоели! С вот такого вот…
И она показала рукой, с какого возраста ей надоели мои шуточки. Потом резко обернулась к Грише.
— А ты учись у него! — зловеще посоветовала она. — Учись, он тебя много чему научит! Вместе шутить будете! Но только не со мной, понятно?!
Брызнула напоследок зелеными искрами — и пошла. Гриша дернулся было вслед, остановился и беспомощно поглядел на меня.
— Кто тебя за язык тянул? — сказал я. — Ну беги теперь, догоняй… Скажи: извиняюсь, мол, за глупую шутку, попал под дурное влияние Миньки Бударина.
— Но…
— Иди‑иди. — Я развернул его и подтолкнул в спину. — А то перерыв кончится…
Да, вразумил меня жировичок, хорошо вразумил… Спасибо ему. Не попадись он нам тогда перед дверью кабинета — я бы ведь на рожон полез, я бы майора за грудки тряс, я бы до самого их высшего начальства дошел… Чтобы все поняли как следует — психи пришли: один — буйный, другой — тихий…