— Знаю, — буркнул хозяин. — В Коринфе…
— О! — сказал дядя Семен и потряс занесенной картой. — Коринф! — с наслаждением выговорил он, кроя короля козырной семеркой. — А потом еще в Афинах поработать успел… Да‑с, это вам, господа лицедеи, не нынешние времена. Золотой Век! Эллада! Античность!.. И ведь в чем отражали‑то? В полированной бронзе, черт знает в чем! А какую культуру отразили!
— Да уж лучше в бронзе, чем в луже…
— А сам ты откуда взялся? Не из лужи, что ль?
— Лужа луже рознь. Однако, опять ты дурак, дядя Семен…
Дядя Семен крякнул и, бросив карты, неприязненно оглядел тонущие в пасмурном полусвете пыльные глубины зазеркалья. Кое‑где серая однотонность нарушалась цветными пятнами: там громоздились свалки отыгравших полуразрушившихся отражений комнатной мебели, ныне приспособленных для нужд обитателей сумеречного мира — в основном, для настольных игр.
— М‑да, непруха… — вынужден был признать ветеран. — Может, еще разок?
— Да нет, не успеем… — Хозяин поднялся и оглянулся на слепой ртутно‑серый куб павильона. — Хотя… Что‑то он задерживается, соколик мой! До киоска вроде рукой подать…
— Внимание! — негромко, но внятно прозвучало не поймешь откуда. — Отражение Василия Егорыча Полупалова восемнадцать тридцать шесть — срочно к зеркалу семь эр‑ка пятьсот шестьдесят один восемьсот тридцать один!
— Ну точно, опять в вытрезвитель загребли! — желчно сообщил хозяин. — Зла не хватает…
— А разве в ментовке зеркала бывают? — усомнился юноша. — Что‑то я о таком даже и не слышал… Может, он в магазин зашел, а ты сразу: вытрезвитель, вытрезвитель!
— А! — Хозяин с досадой махнул рукой. — Что ж у них там, в магазине, статистов нет? Отразить некому? Делов‑то! Мелькнул — и свободен… Нет уж, раз на гастроли вызывают — значит, серьезное что‑то… — И неуловимым цветным бликом скользнул в смутные серые бездны — туда, где должна была располагаться изнанка неведомого зеркала за номером семь эр‑ка пятьсот шестьдесят один восемьсот тридцать один.
Отражение # 2
То, что труженики зазеркалья, любящие при случае блеснуть выуженным из реальности словцом, гордо именуют гастролями, выпадает на их долю нечасто. Допустим, пригласили человека в дом, где он еще не был ни разу. А там, естественно, зеркало. Конечно, местный распорядитель может не глядя взять в труппу первого безработного, но в приличных зеркалах так не делают. Следует вызов. Прибывает гастролер — желательно, отражающий данного человека не первый год. И пока он исполняет гостя, кто‑то (чаще всего, сам распорядитель) присматривается к его работе, а затем отправляется на биржу, где, исходя из увиденного, подбирает нечто подобное — на будущее.
По сути, вызов — это еще и признание твоего мастерства, так что недовольство Василия было, без сомнения, напускным. Польщен был Василий.
— Мужики! — жалобно позвал некто незримый. — А можно я тоже с вами разок в картишки сгоняю? — И рядом со столом робко возникло нечто бледное, вполне человекообразное, хотя и лишенное каких бы то ни было индивидуальных черт. Оно колебалось и подрагивало, готовое растаять в любую минуту — при первом возражении.
— Слышь! — сказал юноша, нервно тасуя карты. — Еще я с обслугой в дурака не играл! Партнер, блин!
Призрак смутился, стушевался. Вообще следует заметить, что отражения людей (или как они себя именуют — персоналии) к невидимым своим помощникам, этому пролетариату зазеркалья, относятся несколько пренебрежительно. Если кого и уважают — то только распорядителя. Ибо распорядитель, хотя и незрим, а отвечает за отразиловку в целом. Поэтому ссориться с ним, ей‑богу, не стоит. Он ведь имеет право и от зеркала отлучить…
С прочими же невидимыми тружениками — теми, что ведают неодушевленными предметами — персоналии в большинстве своем не церемонятся.
— Да я — ничего, я — так… — пробормотал призрачный пролетарий, истаивая окончательно. — Пока, думаю, нет никого…
— Не в этом дело, — хмуро заметил дядя Семен. — Просто незачем тебе к видимости привыкать. Ну вот сыграл ты с нами в карты разок, другой… А потом, не дай бог, забудешься да и проявишься по старой памяти — прямо в павильоне! Да еще в таком виде! Это ж разрыв сердца патентованный…
В отличие от более молодых собратьев по ремеслу, толстый дядя Семен с обслугой беседовал запросто. Учитывая древность своего происхождения (в Коринфе, чай, начинал — не шутка!), ко всей этой юной поросли, зримой и незримой, он относился совершенно одинаково.
— А что, и такое было? — поинтересовался юноша.
— Ты это насчет чего?
— Н‑ну… забылся — и проявился…
— Еще как! — всхохотнул ветеран зазеркалья. — На моей только памяти — раза четыре, если не больше! Все эти байки о привидениях, думаешь, откуда пошли? Обслуга шкодила.
— И что им за это?
— Вышибут из зазеркалья — и все дела! Иди вон облака по озеру взад‑вперед тягай… Ладно, сдавай.
Юноша раздал карты.
— Ну, нас тоже за такие штучки гоняют… — заметил он с важным видом. — Только на святки и оттянешься… — Что‑то, видать, вспомнил и ухмыльнулся от уха до уха. — Прибегают под Рождество с соседнего стеклышка. «Слышь, — говорят, — там у нас хозяйка на старости лет совсем ума лишилась, суженого хочет в зеркале увидеть. Иди, покажись». Ну, я — чего? Пошел, показался. Смеху было! Представляешь: семьдесят лет карге — и вдруг моя морда…
— На святки — можно… — глубокомысленно подтвердил дядя Семен, изучая карты. — Ну‑с, а вот мы вам сейчас…
— С туза… — отчаянно прошелестело сзади. — С туза зайди…
— А ты, чем советы давать, — веско молвил дядя Семен, заходя с девятки треф, — лучше столом займись, если делать нечего. От ножек скоро вон одно воспоминание останется…
Действительно, кончики ножек уже начинали понемногу таять и распадаться. Да и углы столешницы тоже. Изъятая из зеркала неодушевленка долго не живет.
Ветеран зазеркалья наконец‑то выиграл — и повеселел.
— Отыгрываться будешь? — спросил он.
— Хватит, надоело… — Юноша отложил колоду. — Дядя Семен! А как там оно было… в Элладе?
— Н‑ну… — Ветеран в затруднении огляделся. — Как тебе сказать, Егор? Зазеркалье — оно и в Древней Греции зазеркалье. Поменьше, правда, помутнее, да и отлив другой… Такое, знаешь, смугловатенькое… Ну, понятно! Зеркала‑то из чего делали? Медь, бронза…
— Да нет, я не о том! Кого ты там отражал‑то?
— Хм… — Ветеран с самодовольным видом огладил черные мешки под глазами. Словно усы расправил. — Отражал, Егорка, отражал… Кого только не отражал! Люди были — нынешним не чета. Аминокл, сын Кретина — слыхал про такого? — Сдвинул брови, покосился на радостно осклабившегося Егора. — Да ты не скалься, не скалься! Смешно ему! Этот Аминокл, между прочим, когда флот Ксеркса разбился, такое состояние нажил, что другим и не снилось…