— Ну, нет... Я убивала их и прежде, но клятву не давала.
Я повернулась спиной и приподняла волосы, обнажая шею. Кроме
всех обычных знаков молний там была маленькая татуировка в форме звезды,
означающая, что я участвовала в сражении. Оба они буквально раскрыли рты, и
Николай сказал что-то по-русски. Я опустила волосы и повернулась.
— Что?
— Ты... — Виктория прикусила губу, в глазах появилось задумчивое
выражение, как будто она подыскивала слова. — Ты отказница. Так мы называем
тех, кто прошел обучение, но отказывается быть стражем. Не знаю, как это
сказать по-английски.
— Отказница? Наверно... Но фактически разве не все здешние
женщины такие?
— Даже если мы не стражи, нам наносят знаки, показывающие,
что мы прошли обучение. Эти знаки, правда, не означают, что мы обещаем быть
стражами. Ты — другое дело. Ты убила столько стригоев, но отреклась и от школы,
и от стражей... Вот кого мы называем отказниками... и это необычно.
— Это необычно и там, откуда я приехала.
Неслыханно, точнее говоря. У нас даже нет термина для
обозначения подобного поведения. Такого просто не бывает.
— Мне пора идти, — сказал Николай, не отрывая от Виктории
влюбленного взгляда. — Но мы увидимся с тобой у Марины? Или, может, раньше?
— Да, — ответила она.
Они попрощались по-русски, и он вприпрыжку снова перешел
улицу, с той легкой, атлетической грацией стража, которую дает обучение. Это
снова напомнило мне о Дмитрии.
— Это я, наверно, спугнула его, — сказала я.
— Нет, он от тебя в восторге.
— Не в той мере, как от тебя.
Она вскинула брови.
— Что?
— Ты ему нравишься... В смысле, по-настоящему нравишься.
Разве ты не замечаешь?
— Ох, мы просто друзья.
И, судя по выражению ее лица, так оно и было — для нее. Она
была совершенно равнодушна к нему. Жаль. Он красивый, приятный парень. Бедняга.
Когда Николай скрылся из вида, я вернулась к вопросу о
стражах.
— Ты сказала, что не можешь быть стражем... но ты хотела бы?
Она помолчала.
— Я никогда всерьез не рассматривала такую возможность. В
школе мы все проходим одинаковое обучение, и мне нравится, что я в состоянии
защитить себя. Однако я предпочитаю охранять свою семью, а не какого-нибудь
мороя. — Она снова задумалась, подбирая нужные слова. — Дискриминация по
половому признаку? Может быть. Однако у нас так — мужчины становятся стражами,
а женщины остаются дома. Только мой брат покинул нас. Я чуть не споткнулась.
— Брат? — Переспросила я, стараясь, чтобы голос не выдал
меня.
— Дмитрий. Он старше меня и стал стражем. Он где-то в США,
между прочим. Мы давно с ним не виделись.
— Ммм...
Я испытывала ощущение ужаса и вины. Вины — потому что
скрывала правду от Виктории и остальных. Ужас — потому что, похоже, никто не
потрудился сообщить новости его семье. Улыбаясь собственным воспоминаниям,
Виктория не заметила, что у меня изменилось настроение.
— Павлик ну в точности Дмитрий в том же возрасте. Я покажу
тебе его фотографии — и кое-какие недавние тоже. Дмитрий очень хорош собой.
Я не сомневалась, что фотографии маленького Дмитрия разорвут
мне сердце. Чем больше Виктория рассказывала о нем, тем хуже я себя
чувствовала. Она понятия не имела, что с ним стряслось, и, хотя они не виделись
вот уже года два, было ясно, что она и остальные члены семьи любят его до
безумия. Удивляться, конечно, нечему. (Если уж на то пошло, разве можно не
любить Дмитрия?) Я провела с ними всего одно утро, но этого хватило, чтобы
почувствовать, насколько все они близки. Из рассказов Дмитрия я знала, что он
тоже без ума от них.
— Роза? С тобой все в порядке?
Виктория обеспокоенно смотрела на меня — видимо, потому, что
за последние десять минут я не произнесла ни слова.
Мы сделали круг и теперь почти подошли к дому. Глядя в ее
открытое, дружелюбное лицо, в глаза, так похожие на глаза Дмитрия, я поняла,
что еще должна сделать перед тем, как продолжить поиски Дмитрия. Я сглотнула.
— Со мной... да. Думаю, мне нужно поговорить с тобой и
остальными членами вашей семьи.
— Конечно, — ответила она с тревогой в голосе.
Алена и Каролина хлопотали на кухне. Я подумала, что они
готовят обед, что пугало, учитывая, какой грандиозный совсем недавно был
завтрак. Поживи я здесь, определенно привыкла бы объедаться, как они. В
гостиной Павел строил из «Лего» сложную беговую дорожку. Неподалеку от него Ева
сидела в кресле-качалке, вязала носки и выглядела как самая типичная бабушка на
свете. Разве что бабушки обычно не выглядят так, словно способны испепелить вас
взглядом.
Алена разговаривала с Каролиной по-русски, но переключилась
на английский, увидев меня.
— Вы вернулись раньше, чем я ожидала.
— Мы посмотрели город, — ответила Виктория. — И... Роза
хочет поговорить с нами. Со всеми.
Алена бросила на меня недоуменный, озабоченный взгляд.
— Что случилось?
Под взглядами всех этих устремленных на меня одинаковых глаз
сердце глухо заколотилось в груди. Как я смогу сказать им? Заставить их... и
себя... пережить ужасное известие... нет, это невыносимо. Все стало еще хуже,
когда в кухню поспешно вошла Ева. Может, некое мистическое чувство подсказало
ей, что сейчас случится что-то важное.
— Давайте присядем, — сказала я.
Павел оставался в гостиной, и это было хорошо. Вряд ли у
меня повернулся бы язык сказать то, что я должна была, в присутствии ребенка, к
тому же так похожего на Дмитрия.
— Роза, что случилось? — Повторила Алена.
Она вела себя так мило, так... по-матерински, что я едва не
расплакалась. Всякий раз, сердясь на собственную мать за то, что ее нет рядом,
когда она нужна, я сравнивала ее с образом некоей идеализированной мамы —
такой, типа, как мама Дмитрия, поняла я теперь. Его сестры тоже выглядели
встревоженными — словно я для них не чужой человек, словно мы знали друг друга
вечность. А ведь мы впервые встретились только сегодня утром. Глаза обожгли
слезы. На лице Евы, однако, застыло очень странное выражение — как будто она
ожидала чего-то в этом роде.
— Ну... Причина того, почему я здесь... В общем, я искала
вас.
Это была не совсем правда — я искала Дмитрия и почти не
задумывалась о том, чтобы найти его семью, и только сейчас осознала, как
хорошо, что это произошло.
— Видите ли, Виктория рассказала мне о Дмитрии. — (Лицо
Алены осветилось при упоминании имени ее сына.) — И... я знала... ну... знаю
его. Он был стражем в нашей школе. Моим учителем фактически.