Невольно вспомнилась ночь, когда мы находились под
воздействием наложенного Виктором заклинания вожделения, когда нами управляли
не поддающиеся контролю силы. Как будто мы изголодались до смерти или тонули, и
только одна половинка каждого могла спасти другую. Я прильнула к нему, одной
рукой обнимая за шею, а другой с такой силой вцепившись в спину, что вонзилась
в нее ногтями. Он опустил меня на постель, обхватил руками за талию, а потом
одна его рука заскользила вниз по бедру, обхватила его и с силой подтянула
вверх.
На мгновение мы оба отпрянули друг от друга, но все еще были
ох как близки. Казалось, мир вокруг замер.
— Нам нельзя… — простонал он.
— Нельзя…
Потом его губы снова впились в мои, и теперь, осознала я,
пути назад не будет. Стены рухнули. Тела сплелись. Он снял с меня куртку, потом
с себя рубашку, потом мою блузку… Это было очень похоже на то, что происходило,
когда мы сегодня сражались, — та же страсть, тот же пыл. Я подумала, что в
итоге борьба и секс по своей природе не так уж отличаются. И то и другое
исходит от зверя, который есть в каждом из нас.
Однако по мере того, как мы все больше освобождались от
одежд, это все меньше напоминало чисто животную страсть. Одновременно тут была
и нежность, и изумительное чудо. Глядя в его глаза, я видела, что он любит меня
больше всех на свете, я — его спасение, в том же смысле, в каком он — спасение
для меня. Я никогда не думала, что мой первый раз случится в лесной хижине, но
место, конечно, не имело значения. Он — вот что имело значение. С тем, кого
любишь, можно быть где угодно, и это будет потрясающе. А вот если ты с тем, кого
не любишь, то не спасет самая роскошная постель в мире.
И, ох, я любила его. Я любила его так сильно, что это
причиняло боль. В конце концов все наши одежды грудой лежали на полу, но холод
не чувствовался — таким жарким было прикосновение его кожи к моей. Я перестала
осознавать, где кончается мое тело и начинается его. Именно этого я всегда и
желала. Чтобы мы не были разделены, чтобы стали единым целым.
У меня нет слов, чтобы описать секс. Что бы я ни сказала,
это не выразит того, насколько изумительно все прошло. Я испытывала
нервозность, возбуждение и миллион других чувств. Дмитрий казался понимающим,
опытным и определенно терпеливым — в точности как во время наших тренировок.
Следовать его руководству воспринималось как нечто совершенно естественное, но
он явно желал также позволить и мне взять все в свои руки. Наконец-то мы были
равны, и в каждом его прикосновении ощущалась сила, даже если это было
легчайшее поглаживание кончиками пальцев.
Когда все закончилось, я откинулась на спину, прижимаясь к
нему. Тело болело… и в то же время испытывало потрясение, блаженство и
удовлетворенность. Я пожалела, что этого не случилось давным-давно, и в то же
время понимала, что сейчас был самый подходящий, самый правильный момент.
Я положила голову на грудь Дмитрию, наслаждаясь теплом его
тела. Он поцеловал меня в лоб, провел рукой по волосам.
— Я люблю тебя, Роза. — Он снова поцеловал
меня. — Я всегда буду рядом и не позволю ничему плохому случиться с тобой.
Удивительные, опасные слова. Он не должен был говорить мне
ничего подобного. Не должен был обещать, что станет защищать меня, ведь он
посвятил свою жизнь защите мороев. Таких, как Лисса. Я не могла быть первой в
его сердце — точно так же, как он не мог быть первым в моем. Вот почему мне не
следовало говорить того, что я произнесла дальше, — однако я сделала это.
— А я не позволю ничему случиться с тобой. Я люблю
тебя.
Он снова поцеловал меня, не дав мне больше произнести ни
слова.
После этого мы еще какое-то время лежали вместе, в объятиях
друг друга, не говоря ничего. Я могла бы оставаться там целую вечность, но мы
оба понимали, что скоро должны уйти. В конце концов, меня начнут разыскивать,
чтобы услышать мой рассказ о случившемся, и, если нас обнаружат здесь, в таком
виде, все может кончиться очень плохо.
Поэтому мы оделись, что было не так-то просто, поскольку то
и дело останавливались, чтобы поцеловаться. В конце концов, очень неохотно мы
покинули хижину, держась за руки, понимая, что можем позволить себе это еще
лишь несколько мгновений.
Оказавшись в центре кампуса, мы, как обычно, займемся
делами, однако пока весь мир выглядел золотистым и чудесным. Каждый шаг был
исполнен радости, и, казалось, воздух вокруг негромко гудел.
Конечно, меня одолевали вопросы. Что только что произошло?
Куда подевалось наше так называемое умение владеть собой? Хотя в данный момент
меня оно по-настоящему не заботило. Тело сохраняло тепло и было по-прежнему
исполнено желания, но потом… Я внезапно остановилась. Совсем другое ощущение —
непрошеное, нежеланное — постепенно усиливалось во мне. Странное, похожее на
слабые, скоротечные волны тошноты и одновременно покалывание по коже. Дмитрий
тоже остановился и бросил на меня недоуменный взгляд.
Перед нами материализовалась бледная, слабо светящаяся
фигура. Мейсон. Он выглядел как всегда — или нет? Обычная печаль была тут как
тут, но я видела в нем что-то еще — что-то, чему я не могла дать точного
определения. Паника? Огорчение? Клянусь, я разглядела в нем даже страх, но,
спрашивается, чего может бояться призрак?
— Что случилось? — спросил Дмитрий.
— Ты видишь его? — прошептала я.
Дмитрий проследил за моим взглядом.
— Кого?
— Мейсона.
Выражение лица Мейсона стало еще мрачнее. Я не в состоянии
адекватно описать его, но знала, что ничего хорошего оно не означает. Чувство
тошноты усилилось, но каким-то образом я понимала, что это не связано с
Мейсоном.
— Роза… Нам нужно возвращаться… — осторожно
заговорил Дмитрий.
Он явно не «заразился» от меня способностью видеть
призраков. Однако я не двигалась. Лицо Мейсона выражало что-то еще — и он опять
предпринял попытку заговорить. Чувствовалось, это было что-то очень важное, о
чем я непременно должна знать. Но его попытки снова закончились неудачей.
— Что? — спросила я. — Что такое?
Выражение разочарования скользнуло по его лицу. Указав
куда-то мне за спиной, он уронил руку.
— Говори! — настойчиво попросила я, разочарованная
не меньше его.
Дмитрий переводил взгляд с меня на Мейсона и обратно, хотя
Мейсон для него, скорее всего, был пустым местом.
В данный момент меня не волновало, что может подумать Дмитрий, —
я полностью сосредоточилась на Мейсоне. Он хотел сообщить мне о чем-то очень
значительном, очень важном. Снова открыл рот, снова попытался заговорить и
вначале потерпел неудачу, но потом, спустя несколько мгновений мучительных,
напряженных усилий, сумел выдавать два еле слышных слова:
— Они… приближаются…
Двадцать четыре
Вокруг стояла тишина. В это время ночи птицы обычно не поют,
животные тоже успокаиваются, но сейчас, казалось, было тише обычного. Даже
ветер стих. Мейсон умоляюще смотрел на меня. Тошнота и покалывание усилились.