Чудо и чудовище - читать онлайн книгу. Автор: Наталья Резанова cтр.№ 25

Она не знала, наблюдает ли за ней Ильгок. Только однажды он выразил удивление, что она умеет плавать – в краю пустынь это было редкостью. Дарда сказала, что выросла на берегу реки, н на том вопрос был исчерпан. Наблюдает, не наблюдает – неважно. Впереди ожидало самое интересное – уроки боя.

Поначалу – голыми руками. Потом с посохом.

– Посох – лучше всего, – говорил Ильгок. – Кто знает посох, может освоить меч. Кто учил сразу меч, посох не освоит. Но тебе меч не надо. Кто с мечом, тот сильный. Ты на силу не надейся. Кто против тебя стоит – ты тоже стой. Первая не двигайся. Но если двинулся – двигайся быстрее. Веди за собой. Не ты его победишь, он себя победит. Посох хорошо ведет за собой, защищает. Меч не ведет, меч нападает. Это хуже.

И Дарда узнавала, когда следует держать шест за конец двумя руками, и как перехватывать за середину одной, и чтоб он при этом скользил в руках, но не выскальзывал. Она училась, как наносить рубящие, хлещущие и круговые удары, как пресекать и отбивать удары противника. Ильгок показывал ей, куда следует бить, если желаешь обездвижить противника, или переломать ему кости, или убить. А чтоб не убили тебя, внушал он ей, нужно не полагаться во всем на оружие, нужно помогать оружию всем телом. И Дарда проделывала это с энтузиазмом, отнюдь не вызывавшим у Ильгока восторга.

– Плохо! – кричал он. – Все прыгаешь! Нельзя обе ноги в воздухе! Сила от земли, нельзя отрываться, нет!

Однажды в огорчении он сказал ей:

– Ты как все в этой стране. Хочешь знать как, не хочешь зачем. И не поймешь. Будешь сражаться хорошо, будешь здесь из лучших. Мастером не будешь. А мастерство ученика и есть плата учителю. И учение мое останется неоплаченным…

Лучше бы ему не произносить этих слов. Но Дарда никогда не возражала ему, и покорно подчинялась, и возможно, Ильгок-хваран искренне полагал, что если кто-то молчит и слушается, значит гордость удалось искоренить. А, возможно, он, при умудренности годами и опытом, ничего не понимал в женщинах. А женщина – всегда женщина, независимо от возраста и обличия.

Но пока что Дарда была покорна воле Ильгока. Она не любила его. Жизнь не научила ее любить, однако научила почитанию. И Дарда почитала Ильгока – не так, как отца, между Офи и хвараном не было ничего общего, но так, как крестьяне почитают деревья на высотах, или клятвенные камни, в которых обитает божество. Ильгок, очевидно, полагал, что подобное отношение является единственно правильным,

Так проходило время – сколько времени, Дарда не смогла бы сказать. Наверху палило солнце, бушевали песчаные бури, и редкие дождевые тучи, пришедшие из-за Сефара, изливались над каменными стенами городов. Здесь все это было незаметно, и не волновало сердца. Дни текли как вода, и только смена дня и ночи имела значение. Дарда отчетливо и ярко помнила все, что было в прежней жизни, но о том, что куда-то шла, к чему-то стремилась – забыла. Пожалуй, она была счастлива, хотя в отличие от слова "гордость", слово "счастье" оставалось для нее неизвестным.

Но если время, как полагают иные мудрецы, на деле стоит и никуда не движется, люди меняются, и это – истина, с которой не поспоришь.

Дарда никогда не болела. Точнее, если такое прежде и случалось, то никто этого не замечал. А если другие не замечали, то почему сама Дарда должна была обращать на это внимание? Болит – терпи, само пройдет. И всегда проходило.

Но в один из дней, ничем не отличавшийся от предыдущих, Дарде стало как-то не по себе. У нее ныли пальцы, бросало то в жар, то в холод, и болел живот, словно она наелась какой-то пакости. И ей казалось, что Ильгок кричит на нее больше обычного. А может, и не казалось. Новоприобретенная ловкость куда-то подевалась, и посох Ильгока то и дело обрушивался на ее плечи и ноги.

Когда они разошлись, Дарда решила смыть с себя пот, и выкупаться не в озере, а в ручье над перекатом. Там на дне лежал большой валун. Течение, отполировавшее его, невольно замедлялось, и вода над камнем, прогретая солнцем, была не такой ледяной, как в самом ручье. Дарде нравилось лежать на этом валуне, когда на нее нападала лень, среди слепящих солнечных бликов.

Дальше, в тени, вода, не теряя прозрачности, отливала сумрачной синевой. Это сочетание нежащего тепла и леденящего холода, сумрака и сияния завораживало и веселило сердце… Но сегодня Дарда никак не могла успокоиться. Ее мучало какое-то неудобство. Она вертелась на камне, пытаясь получше улечься. Потом уселась. И только тогда заметила, что в прозрачной воде вниз по течению плывут, расползаясь, красные струйки.

Как бы ни была Дарда невежественна, она знала, что это значит. И это объясняло ее нынешние боли, неловкость и сердцебиение. К ней пришли месячные, и следовательно, она перестала быть ребенком. Если б она не была такой уродливой, если б осталась жить дома, то знала бы, что ее вскоре отдадут замуж. Так было принято в деревне.

Но этого не случилось, и ничего тут не изменилось. А о том, что не изменишь, нечего и задумываться. Но как бы там ни было, она теперь – взрослая женщина. И способна на все, к чему способны женщины, если они не старухи и не калеки. А Дарда, какая ни есть, ни то, ни другое. Она молодая, сильная и здоровая.

Дарда сидела в воде, не чувствуя ни холода, ни солнца, захваченная в плен какой-то смутной мыслью. И мысль подталкивала ее к принятию решения. А если Дарда на что-то решалась, к исполнению она приступала немедленно.

Выйдя из воды, она первым делом отыскала свое платье, хранившееся свернутым под камнями. Ветхое, истрепанное, все же это было платье, человеческая, женская одежда, а не лыковая плетенка. А Дарда сейчас хотела походить на женщину, а не на лесное чудовище. Потом отправилась искать Ильгока.

Она не знала, следит ли он когда-нибудь за ней, и сама за ним не следила. Сознательно, хотя бы. Но распадок был не столь велик, чтоб они не сталкивались днем. И карабкаясь по стенам, зависшим по краям обрыва, уцепившись за корень или каменный карниз, она нередко видела Ильгока. Чаще всего он бывал на небольшой поляне, ниже озера. Поляну эту отличало две особенности. Посреди ее росло дерево с удивительно красивыми цветами – ярко-красными, похожими на многократно увеличенные степные колокольчики, и темно-зелеными, блестящими, и притом точно покрытыми воском листьями. А неподалеку, ближе к озеру, из земли выпирал большой камень. Такое бывало не в редкость здесь, и в водоемах, и на суше. Но этот камень был на редкость уродлив. Он напоминал ком глины, который долго мяли гигантские руки – и бросили, не удосужившись придать ему какую-то форму. И злым чудом глина не рассохлась, а окаменела, и стала гранитом.

Ильгок обычно сидел так, чтоб и дерево, и камень были в поле его зрения. Зачем это ему было нужно, неясно. Со стороны было похоже, будто он спит сидя.

Так он сидел и сейчас. Посох лежал на траве у его ног. Дарда заявилась на поляну без посоха. И это удивило Ильгока не меньше, чем ее неурочный приход. Но он не выдал своего удивления, собираясь выдержать приличествующую случаю паузу, дабы затем отчитать Дарду.

Этого ему сделать не удалось. Дарда первая нарушила молчание.