Они прибыли в Гортины, как и предвидела хозяйка, с наступлением вечера, и слишком утомленные в пути, чтобы собираться для общей трапезы. Слуги препроводили каждого в отведенные ему покои, где можно было вымыться, переодеться, отужинать и спокойно отойти ко сну. Остальное – что бы под этим не подразумевалось – было оставлено на будущее.
* * *
– Если бы только мясо! – рассказывал Смикрин. – И рыбу, и яйца, и простоквашу – все они едят! Сейчас-то мяса побольше, а пока щенками были – хлебали и кашу и молоко. Они тогда еще на арене не жили, а как прочие, при псарне – идешь, бывало, мимо, видишь, как она их кормит, а они по глупости морды отводят, и думаешь – эх, лучше сам бы съел, – а ведь все мы, по милости доброй госпожи, не голодаем. Но она дела не бросала, потчевала. Другая за детьми родными так не ходит, как эта варварка – за собаками.
Еще бы, ведь от ее усердия зависит ее жизнь, – подумал Сальвидиен, но разъяснять этого словоохотливому рабу, разумеется, не стал.
Охота была назначена на завтра. Единственный из гостей, кто пожелал в ней участвовать, был Апиола, в ком вероятно, еще не успела остыть кровь его предков-воинов, подчинивших в прошлые столетия юг и восток континента власти Империи. Сальвидиена, как было помянуто, более возбуждала охота за доказательствами и правила противника в палате заседаний, а Феникс откровенно заявлял, что готов ко встрече с кабаном лишь в том случае, если он будет хорошо прожарен. Петина, утомившаяся вчерашней дорогой, сегодня долго почивала, и Алким, управляющий, предложил гостям, если будет на то их желание – осмотреть имение. Апиола, уже неоднократно здесь бывавший, ушел в лес со своими слугами и двумя арендаторами Петины. Взяли они и собак – но не бравронов, а обычных сторожевых псов. которых держали при усадьбе. Они тоже были изрядной величины, но белые, длинношерстные, с острыми мордами и лохматыми хвостами. Когда их выводили, они беспрерывно басисто лаяли. От бравронов, сколько бы не видел их Сальвидиен, он не слышал ни звука.
Феникса из всех достопримечательностей имения явно интересовали лишь хорошенькие служанки. Пусть милой его взору Салампсо здесь не было – другие тоже не дурны. И он устремился туда, где слышались смех и беготня.
Таким образом Сальвидиен прохаживался по Гортинам сам по себе. Впрочем, в добровольных вожатых недостатка не было. Местные челядинцы Лоллии Петины уже знали от своих городских собратьев, что этому человеку нужно оказывать почтение. Он увидел пастбища, виноградники, пшеничные поля, оливковую рощу, обширный плодовый сад и огороды – и это еще не считая наделов, выделенных арендаторам. Отчет не лгал – Гортины действительно были процветающим имением. Навскидку можно было даже сказать, что цифры, указанные Геддой, несколько занижены – но Сальвидиен поостерегся делать такие выводы. Точно все можно будет утверждать только после сбора урожая, а сейчас, как бы ни было жарко, лишь начало лета.
Гедду Сальвидиен приметил на первом служебном дворе, рядом с псарней и конюшней. Сидя на пороге деревянной пристройки, она осматривала лапы Пифона и Аллекто, опасаясь, видимо, что они сбиты о булыжники дороги. Подошедший Смикрин пояснил, что когда Гедда приезжает вместе с собаками, она и ночует здесь, в пристройке. А то был случай, эти демоны прогрызли дыру в стене, и выбрались наружу. Хорошо еще, эта варварка – слух у нее звериный, что ли? – спохватилась, прибежала вовремя, и никому вреда не было. А то порвали бы в клочья, хоть человека, хоть скотину. Правда, поглядеть на них сейчас – кроткие, как ягнята, хочешь – играй с ними, или за ухом их чеши, но все же делать такого не следует. Это только госпожа может, или Гедда. Ну, она-то понятно, почему – кормит их с тех самых пор, как их полуслепыми щенятами привезли.
Смикрин болтал охотно и дружелюбно, несмотря на устрашающую внешность – он был волосат, широконос, с широкими, несколько повернутыми внутрь плечами и могучими руками. Сальвидиен бы затруднился определить его происхождение. Говорил он на местном наречии, но это еще ничего не означало. Судя по всему, Смикрин был потомственный, а не купленный раб. Адвокат почти не прислушивался к его болтовне. Конюх уже забыл про собачий рацион и повествовал о каком-то неведомом адвокату происшествии.
– … и что удумал: упоил парня хмельным пивом. Не допьяна, но крепко. А лошади, кровные, особо, они ж запаха пивного не терпят, просто бесятся! И как тот в седло стал садиться, конь как дал задом – бедолага и рухнул на землю. Ногу зашиб, хорошо, не голову. А конь-то мог и покусать, не хуже собаки…
Гедда, что-то завидевшая на другой стороне двора, встала и двинулась туда, минуя большую кухню, давильню для масла и амбары. Собаки следовали за ней, хотя и были не на привязи. Проследив за ней взглядом, Сальвидиен увидел Алкима, пожилого человека, настолько сутулого, что он казался горбатым. В руках у него были вощеная дощечка и стило. Опять, похоже, нужно проверять счета…
Внезапно Сальвидиену стало скучно. Он оставил Смикрина бормотать свои конюшенные истории, и пошел прочь, через сад, к господскому дому.
Сад здесь был устроен ради плодов, а не для красоты, как в Сигиллариях, только возле дома кусты и деревья были подстрижены, чтобы не оскорблять взора зрелищем безобразной дикости. Там Сальвидиен услышал сердитый визг, кто-то с чувством выругался, между кустами мелькнуло полосатое платье, и на дорогу вывернулся Феникс.
– Не девка, а кошка, – радостно сообщил он. – Укусила меня, когда я ее зажал, и бороду пообещала вырвать. Хитра, знает, как мужчин завлекать…
– Это которая? – без любопытства спросил Сальвидиен.
– Черненькая – это Дорион? Или Кидна? Да, вроде бы Кидна. Притворщица!
– А ну как она и впрямь добродетельна?
Феникс расхохотался.
– Добродетельна! Все рабыни только об одном и думают. А у них здесь не господин, а госпожа. С кем им утешаться? Не с быдлом же всяким. Они тут девушки разборчивые, для них это все равно, что со скотами. Впрочем, есть при этом доме и такие, которым только жеребцы да псы и подходят… Я даже стишок думаю сочинить – «Две суки в одном седле». Ну, а если с черненькой не повезет, займусь другой, рыжей.
– Она, кажется, откуда-то с севера, – сказал Сальвидиен, припомнив свежую, белую, не тронутую местным загаром кожу Дорион и ее яркий румянец. – А ты произнес, помнится, пламенную речь против северных женщин.
– Разнообразие тоже порой приятно. И если северянку как следует разогреть… вдобавок, она в теле, как я люблю, а эта, как ее – Кидна? – уж больно худа.
Сальвидиен мог усомниться, что Феникс будет иметь успех и у других служанок Петины, независимо от их происхождения, телосложения и цвета волос. А также в том, что эти девушки стали бы столь же рьяно отстаивать свою добродетель, окажись на месте поэта кто-нибудь другой, скажем Мимнерм или красавчик Стратоник. Но ему неинтересно было об этом думать.
Петина поджидала их на террасе. В имении она одевалась не менее изысканно и элегантно, как и в городе. На ней было вишневое, высоко подпоясанное платье, на руках – браслеты, украшенные бледно-розовыми ониксами, узел темных волос поддерживала лента, прошитая нитью золотой проволоки.