– Думаю, сначала он собирался стрелять. Но этот дурак с застрявшим возом преподнес ему подарок. Да и я хорош – отпустил Сигварда одного. Тот и решил в толпе подобраться незаметно.
Последовало короткое молчание. Наверное, полковник разливал вино. Потом он проговорил:
– Да, нажил ты себе врагов, когда был лесным хозяином…
– Нет, Аймерик. Мои враги и покушались бы на меня. Какая им выгода от того, что Сигвард умрет? Ты сам знаешь, кому от этого будет выгода.
– Ты об Ивелинах?
– О ком же еще?
Полковник Рондинг еще помолчал, потом ответил непонятно:
– Я полагал, Веллвуд – майорат…
– Нет. Наша семья изначально следовала тримейнскому праву, когда глава рода по собственной воле назначает наследника, независимо от старшинства по рождению. Правда, последние сто лет наследовали старшие сыновья. Оттого Ивелины ничего и не получили.
– Но… случись что… они имеют право…
– Вот именно! – Что-то грохнуло, наверное, отец ударил кулаком по столу, и посуда подскочила. – Это все давно началось… Думаешь, я спроста все эти годы держал Сигварда при себе, хотя ему давно следовало получить надлежащее воспитание и обучение?
– Не сказал бы, что он надлежащим образом не обучен… Значит, сегодняшнее покушение было не первым?
– Нет. Он просто не знает. Только раньше мне удавалось их предупреждать. Правда, это было давно, и я решил, что Ивелины наконец унялись. Энид в это не верила. Во время своей последней болезни она твердила: «Женись, найди жену с влиятельной родней, и пусть у тебя будут законные дети. Пусть мой сын не станет наследником, зато останется в живых. Поклянись, что так и сделаешь!»
– И ты поклялся?
– Поклялся… чтоб успокоить ее. Каждая мать сходит с ума из-за своего ребенка и что угодно придумает, чтоб защитить его, и она к тому же была больна…
На сей раз Рондинг отвечал медленно, взвешивая каждое слово:
– Я знал госпожу Энид как женщину чрезвычайно разумную и рассудительную. И никакая болезнь не могла этого изменить. Полагаю, она была права.
– Да я и сам понимаю, что права. Но – что, я эту жену с влиятельной родней из шапки вытряхну? И нет у меня желания жизнь менять. Годы не те, я ведь старше тебя…
– Ничего. Сорок лет – не старость.
– Сорок два.
– Все равно. Подумай об этом. Наверное, когда парламент созовут, придется ехать в столицу, вот там и озаботься.
– А Сигвард?
– А что Сигвард? Парень сам способен о себе позаботиться и сегодня это доказал. Он – не то что мой Бран, которого мать избаловала до невозможности. Не век же ему у тебя под крылом сидеть. Хочешь, отдай его ко мне под начало. Или собираешься послать его учиться, как сам учился?
– Не знаю. Я своему отцу был послушен, хоть у него под старость голова была не в порядке. Меня в университет услал, проклятых братца с сестрицей в дом принял… Ладно, черт с ним, давай лучше выпьем.
Они снова чокнулись, потом отец спросил:
– Так ты уверен, что молодой император вновь созовет парламент?
– Ну да. Мне кузен Меран из Тримейна написал, будто император не раз заявлял, будто его кумир – великий Йорг-Норберт, а тот именно с созыва парламента начал свои реформы…
И они принялись говорить о политике и более ни о чем интересном не сказали. По крайности, пока я не уснул.
Утром я не признался отцу, что слышал их с полковником разговор. И вообще не признался. Как-то неловко было. И я был бы последним дураком, если б стал выспрашивать у отца, что и как. Да я и без того многое понял.
Ивелины – это двоюродные брат и сестра отца. Называть их так не совсем правильно. Беретруда Ивелин вышла замуж за видама Дидима и носила теперь его имя, и оставался лишь Эберо Ивелин. Но отец всегда называл их только так, не разделяя. Они были детьми младшего брата моего деда Рупрехта, а тот, как водится, не получил в наследство ничего. Но не стал служителем церкви, как обычно поступают младшие сыновья, а сумел найти жену из хорошей семьи и с приданым. Поскольку она была единственной наследницей, он принял фамилию жены и стал именоваться Ивелином. Потом старшие Ивелины умерли, а сирот взял под опеку дед Рупрехт. Так что Эберо и Беретруда выросли в Веллвуде. Они вроде бы были на насколько лет моложе отца, который, к слову сказать, был младшим из дедовых сыновей, просто старшие все поумирали во младенчестве. После того как отец унаследовал Веллвуд, Ивелины переехали в Тримейн, в дом, который остался им от матери. Это было задолго до моего рождения, и я их ни разу в жизни не видал. Не знаю, что произошло между Ивелинами и отцом. Я знал, что между ними существует вражда. Но не догадывался, что такая. А должен бы. Однако я никогда не думал о себе как о наследнике Веллвуда. В прежние времена бастарды наследовали имения, титулы и даже престолы, но те времена давно прошли, я это слышал и читал.
А Ивелины, выходит, так не считали. Иначе с чего им меня убивать? И они пытаются это сделать не впервые – так сказал отец. А я, дурак, и не замечал ничего. Тогда, наверное, отцу надо поступить, как он поклялся.
Была еще одна вещь, которой я не понял и о которой не решился спросить. Что значит «лесной хозяин»? Может, название какой-то должности, вроде смотрителя императорских лесов? Но близ Тернберга таких не было. Хотя это не обязательно должно быть в нашей провинции…
Моя рана заживала хорошо, и я попросил разрешения заниматься с полковым учителем фехтования. Он был хуже, чем Наирне, но нужно упражняться каждый день, верно? В город меня до самого отъезда больше не выпускали, и нужно было что-то делать. К тому же полковник Рондинг сказал отцу, что готов взять меня на службу. Правда, дворянских сыновей принимали в кадеты с пятнадцати лет, а мне еще и четырнадцати не исполнилось, но разве все кругом не твердили, что я сильнее своих сверстников?
Однако речи о воинской службе снова не возникало. Значит, все же университет…
В Веллвуд мы вернулись без всяких происшествий. А уж там шуму было! Конечно, слухи о моем приключении до замка дошли, и я надеялся, что к нашему возвращению они улягутся.
Не тут-то было! Женщины кудахтали, как целый курятник разом, да и от мужчин было шуму изрядно. Рэнди и Конрад так хвастались, будто мы все вместе уложили целую ораву разбойников.
Но Наирне и не подумал меня похвалить. Он сказал, что если б я не хлопал ушами, то не позволил бы убийце подойти близко и порезать меня, как барана. А больше всего ругал меня за то, что я убил того человека – надо было лишь ранить его, дабы отец и полковник Рондинг могли его допросить. Я уже знал, что при убитом не нашли ничего, что указывало на его нанимателей. Должно быть, это дошло и до Наирне. Но я не обижался на Наирне, к тому же он был кругом прав.
И вскорости все стихло и вернулось к обычному течению жизни – так думал я. Но забыть о случившемся не получилось. И вовсе не оттого, что меня тревожил призрак убитого. Случилось так, что я услышал разговор двух стражников, сменившихся с караула. Непреднамеренно. Они раздобыли пива, хлеба с сыром и устроились в одной из пустовавших кладовых. А там в стенах есть отверстия – Рейнмар объяснял, чтоб воздух проходил, – и иногда бывает все слышно. А я в это время шел по коридору. И, может, из-за того, что я услышал в ночь после покушения, мне уже не казалось, что подслушивать – такое уж преступление. Порой через это можно узнать нечто полезное. И я остановился.