— Она еще не уехала? — прищуривается Майлз.
Я напряженно слушаю их разговор. Что-то в голосе Майлза
настораживает, и я с нетерпением жду, что будет дальше. Мои особые способности
отказывают, как только заходит речь о Деймене и Трине, поэтому мне, как и
Майлзу, очень интересно услышать ответ Хейвен.
— Угу, она здесь живет. А что? Нельзя?
Майлз пожимает плечами и отпивает воду.
— Можно, конечно. — А вот мысли его говорят иное,
и желтая аура темнеет, мутнеет. Майлз никак но может решить — высказать, что у
него на уме, или промолчать. — Просто… — начинает он.
— Что? — Хейвен смотрит на него, сузив глаза и
крепко стиснув губы.
— Ну…
Я тоже смотрю на него и думаю: давай, Майлз, говори! Трина
ужасная, от нее ничего хорошего не дождешься, одни неприятности. Ты не один, я
тоже все это вижу, так что говори — она мерзкая!
Майлз колеблется. Слова уже готовы сорваться с его языка, я задерживаю
дыхание…
Майлз шумно выдыхает, качает головой и говорит:
— Да так, ничего.
Хейвен в ярости. По ее ауре пробегают сполохи, сыплются
искры. Сейчас начнется гроза… Три… два…один…
— Извини меня, Майлз, но так не пойдет! Ты уж
договаривай, если начал!
Кексик забыт. Хейвен барабанит пальцами по столу. Майлз
молчит, и тогда Хейвен выпаливает:
— Ну, смотри, Майлз! И ты тоже, Эвер! Думаешь, если
молчишь, так уже и не виновата?
Майлз оглядывается на меня, высоко подняв брови, и я
понимаю, что должна что-то сказать, что-то сделать, хотя бы спросить — в чем я
виновата? Да только я и сама знаю — в чем. В том, что терпеть не могу Трину. Не
доверяю ей. Я чувствую в ней что-то подозрительное, прямо-таки зловещее. И не
слишком стараюсь эти подозрения скрыть.
Хейвен, морщась, качает головой. Она так расстроена, что
буквально выплевывает слова.
— Вы ее совсем не знаете! У вас нет никакого права ее
судить! Она хорошая! С тех пор как мы познакомились, она была мне лучшим
другом, чем вы!
— Неправда! — кричит Майлз, сверкая
глазами. — Это полная фигня и…
— Прости, Майлз, это правда. Вы меня кое-как терпите,
но на самом деле вы ко мне относитесь не так, как она. Трине нравится то же,
что и мне — у нас общие интересы. Вы втайне мечтаете меня изменить, а ей я
нравлюсь такая, какая есть.
— Ага, поэтому ты кардинально изменила внешность?
Потому что она принимает тебя такой, какая ты есть?
Хейвен закрывает глаза и делает глубокий вдох. Потом смотрит
на Майлза, встает и собирает свои вещи.
— Думай что хочешь, Майлз. Думайте что хотите, вы оба.
— Дамы и господа, полюбуйтесь на драматический
финал! Героиня гордо уходит со сцены! — кривится Майлз. — Да ты
что, Хейвен?! Я просто спросил, уехала она уже или нет. И все! А ты подняла
вопрос на принципиальную высоту. Да сядь ты уже и успокойся!
Хейвен, тряхнув головой, хватается за край стола.
Татуировка у нее на запястье уже окончена, только все еще
красная и воспаленная.
— Что это у тебя? — спрашиваю я, глядя на
чернильное изображение змеи, кусающей себя за хвост. У этой штуки есть название
— какое-то мифологическое существо, только я забыла, какое.
— Уроборос.
Хейвен трет картинку пальцем, и мне кажется, что ея
шевельнулась, в пасти мелькнул язык…
— Что это означает?
— В Средние века у алхимиков это был символ вечной
жизни. Сотворение из разрушения, жизнь из небытия, бессмертие — что-то в таком
духе, — говорит Майлз.
Мы с Хейвен ошеломленно уставились на него, а он пожимает
плечами.
— Ну, что такого? Читать надо больше!
Я приглядываюсь к татуировке.
— По-моему, тут воспаление. Тебе бы показаться врачу.
И в ту же секунду понимаю, что сказала это зря. Хейвен
одергивает рукав, от ее ауры снова летят искры.
— Нормальная татушка! И все у меня в норме. Кстати,
почему вы не волнуетесь насчет Деймена? Он вообще больше в школе не появляется!
В чем дело?
Майлз косится на свой смартфон, а я только передергиваю
плечами. В чем-то она права. Мы с Майлзом не говорим ни слова, а Хейвен
подхватывает коробку с кексом и стремительно уходит.
— Объясни, что сейчас было? — спрашивает Майлз,
глядя, как Хейвен лавирует между столиками.
Я пожимаю плечами. Никак не могу выбросить из головы
татуировку на руке Хейвен — змея повернула голову и посмотрела на меня
крошечными блестящими глазками.
* * *
Подъезжаю к дому и вижу Деймена. Он стоит и улыбается,
прислонившись к своей машине.
— Как дела в школе? — спрашивает Деймен, открывая
мне дверцу.
Я вытаскиваю из машины рюкзак с учебниками.
— А-а, ты все еще сердишься…
Деймен идет за мной к двери, и, хотя он ко мне не
прикасается, я чувствую исходящее от него тепло.
— Я не сержусь, — бурчу себе под нос, открывая
дверь и швыряя школьную сумку на пол.
— Приятно слышать. Потому что я заказал столик на
двоих. Раз ты не сердишься — значит, пообедаешь со мной?
Я окидываю его беглым взглядом: темные джинсы, тяжелые
сапоги и мягкий черный свитер — явно из кашемира. Что он на этот раз задумал?
Деймен снимает с меня темные очки, вынимает из ушей наушники
и кладет их на столик у двери.
— Поверь, тебе совсем не нужны все эти защитные
средства.
Он стаскивает с моей головы капюшон и ведет меня за дверь, к
своей машине.
— Куда мы едем? — спрашиваю, устроившись на
пассажирском сиденье.
Какая я все-таки бесхребетная, готова соглашаться со всем,
что он скажет.
— А как же уроки? У меня уже куча долгов накопилась.
Деймен, качнув головой, садится рядом со мной.
— Успокойся. Потом сделаешь, обещаю.
— Когда потом?
Привыкну ли я когда-нибудь к его удивительной мрачноватой
красоте, к огню во взгляде, к этой невероятной способности уговаривать меня на
что угодно?
Деймен улыбается и заводит машину, даже не повернув ключ в
замке зажигания.
— До полуночи, даю слово! А сейчас пристегнись, поедем
кататься.
* * *
Деймен ведет быстро. Очень быстро. Кажется, не прошло и
нескольких минут, а мы уже въезжаем на стоянку.
— Где мы? — спрашиваю я, глядя на зеленые здания и
вывеску: «Восточный вход». — Восточный вход куда?