Гастролеры и фабрикант - читать онлайн книгу. Автор: Евгений Сухов cтр.№ 38

– Каким же образом? – спросил помощник полицеймейстера.

– Он предложил нам поиграть на бирже…

– То есть?

– То есть он поставит за нас по шесть тысяч, прибыль отдаст нам, а деньги возьмет себе. Таким образом, он ничего не теряет, а мы – приобретаем… Доход, сказал он, мы сможем получить через три дня.

– Так скоро? – удивился Розенштейн.

Плейшнер быстро глянул на него и отвел взгляд:

– Точно такой вопрос задали ему и мы. Он подтвердил это и сказал, что он и еще несколько крупных вкладчиков играют на повышение акций одной компании, после чего они мгновенно сбрасывают их и остаются с весьма значительной прибылью. Мы спросили – с какой? И он ответил, что не менее шестидесяти процентов.

– Неплохо за три дня, – буркнул Розенштейн.

– То же сказали ему и мы, – ответил Иван Яковлевич. – Я не очень в это поверил. Когда три дня миновали, и мы с Огонь-Догановским пришли к Луговскому, там уже находился один импозантный господин, представившийся графом Павлом Ивановичем Давыдовским. Потом к Луговскому пришел человек с саквояжем, в котором были деньги. Он, как и пресловутый «граф», также состоял в шайке Луговского, то бишь Долгорукова. К сожалению, я понял это слишком поздно…

– Ну, я же просил, Иван Яковлевич…

– Прошу прощения… Луговский стал делить деньги и вручил мне четыре тысячи сотенными купюрами. Это была моя доля. Потом столько же он отдал Огонь-Догановскому…

– Но это же больше шестидесяти процентов? – заметил помощник полицеймейстера.

– Да, – ответил Плейшнер. – Это было почти шестьдесят семь процентов. «Граф» получил тридцать пять тысяч.

– У графа была не кукла? – задал вопрос Розенштейн, тотчас показавшийся ему глупым. Просто сработал некий полицейский механизм, заставляющий во всем сомневаться…

– Что? – не понял Иван Яковлевич.

– Вы видели деньги «графа»?

– Да, – ответил Плейшнер. – Он при мне их складывал в свой саквояж.

– Ну, то есть деньги были настоящие? – решил все-таки исключить всяческие сомнения помощник полицеймейстера.

– Конечно, – несколько удивленно посмотрел на полицианта Иван Яковлевич. – А какие еще?

– Действительно, какие еще? – согласился с Плейшнером Розенштейн. – Продолжайте, пожалуйста.

– Граф, весьма довольный полученной суммой, спросил Луговского, когда будет следующий заход, имея в виду новую игру на бирже, – Иван Яковлевич посмотрел на Розенштейна.

– Я понял, понял, – сказал Николай Людвигович. – Продолжайте. Я внимательно слушаю.

– Луговской ответил – послезавтра. Тогда граф спросил, сколько надо будет внести денег. «Двести тысяч», – ответил Луговской, который на самом деле Долгоруков. В это время в кабинет к нему ввалился подвыпивший купчик. И, рассыпаясь в благодарностях на какой-то предыдущий выигрыш, принес депозитный билет на двести тысяч в качестве своей доли. Как я понял позднее, это был тоже член их шайки…

– Наверное, Неофитов, – вслух подумал Розенштейн.

– Что вы сказали? – не расслышал его Плейшнер.

– Ничего, продолжайте, прошу вас…

– Луговской-Долгоруков билет у купчика принял, и тот ушел. Следом ушел и граф, пообещав, что через два дня принесет двести тысяч. И тогда Огонь-Догановский, как, верно, и было между ними условлено, задал этому Луговскому вопрос, когда-де затевается новое «дело» и нельзя ли в нем принять участие. «Надворный советник» не сразу, но ответил, что игра затевается на Петербургской бирже и что участие в ней стоит не менее двухсот тысяч рублей. А потом, обращаясь непосредственно ко мне, спросил, уверен ли я, что хочу войти в долю. Я ответил: да, уверен. Тем более что было обещано двукратное увеличение суммы взноса всего за две недели. Понимаете? – Плейшнер посмотрел на помощника полицеймейстера, словно искал у него помощи или хотя бы понимания. – Двести тысяч чистой прибыли за две недели!

Розенштейн промолчал. Он, конечно, понимал, что устоять против такой суммы сможет не каждый. Но помогать бывшему управляющему банкирской конторой и тем более выражать сочувствие не собирался.

– Чтобы подстраховаться, я спросил, бумагами каких фирм или предприятий будут оперировать на Петербургской бирже. И Луговской, который на самом деле Долгоруков, спокойно ответил, а он, верно, был готов к этому вопросу, что они будут играть на повышение акций Акционерного общества «Владикавказская железная дорога». Тогда я, – Плейшнер начал волноваться еще больше, – послал телеграмму своему брату по матери в Санкт-Петербург. Мол, ожидается ли повышение курса акций «Владикавказской железной дороги»? Срулик, мой брат по матери, ответил – да…

– И что, подстраховались? – не без нотки ехидства спросил Николай Розенштейн.

Плейшнер промолчал на выпад помощника полицеймейстера и через пару мгновений продолжил свой рассказ…

– Я взял двести тысяч, а это была почти вся наличность, из кассы банкирской конторы без разрешения учредителей и держателей банкирского дома «Наяда». Я даже не поставил в известность баронессу Жерар де Левинсон, основную владелицу банкирского дома, потому как она ни за что бы не разрешила мне участвовать в этой биржевой операции. Каюсь: выгода в двести тысяч рублей застила мне глаза. Я взял эти деньги, сложил их в коммивояжерский чемодан и приехал на Большую Красную к Луговскому, который ныне Долгоруков. Там уже находились члены его шайки Огонь-Догановский и «граф» Давыдовский. Они тоже принесли деньги…

– Вы уверены, что деньги эти были настоящими? – быстро спросил Розенштейн.

– Теперь нет, – ответил Иван Яковлевич. – А тогда – конечно, был уверен. Я даже не задавался таким вопросом.

– Что было дальше? – кивнул Николай Людвигович, поощряя Плейшнера к продолжению рассказа.

– А дальше этот Луговской собрал у всех их доли и положил в несгораемый шкаф, велев прийти ровно через две недели. «Вы будете сражены открывшимися перед вами перспективами», – заявил он нам на прощание.

– Ну и как, сразили вас открывшиеся перспективы? – снова не без доли язвительности спросил Николай Людвигович.

– Зря вы иронизируете, – уныло ответил Плейшнер. – Это был такой удар, какового я не испытывал в своей жизни никогда! Даже тогда, когда от меня к резнику Копытовскому ушла моя Сара вместе со Шмуликом, Яцеком и Земфирой.

– Кто это – Копытовский, Сара, Шмулик, Яцек и Земфира? – погруженный в думы, машинально спросил помощник полицеймейстера.

– Копытовский – это новый муж Сары. А Шмулик, Яцек и Земфира – мои дети, – с некоторой обидой ответил Плейшнер.

– А-а, – отвлекаясь из раздумий, произнес Николай Людвигович. – Простите…

– Когда закончились две недели, я пошел к Луговскому, который, как вы сказали, на самом деле Долгоруков. Дверь мне открыл какой-то небритый и неопрятного вида господин. И когда я сказал, что желаю видеть надворного советника Луговского, мужчина мне сказал, что таковой съехал. А куда – он не знает…