В этот момент из палаты выходила медсестра – в белом халате,
шапочке и повязке на лице. И я упала на несчастную женщину всеми своими
девяноста восемью килограммами веса.
Я внутренне сжалась, ожидая, что к верещанию бабки сейчас
добавятся крики медсестры. Выйдет капитан Супроткин и увидит мою распластанную
на полу тушу. Вот это будет позор!
Однако женщина не издала ни звука. Она по-пластунски
отползла полметра, затем ловко поднялась и, на секунду обернувшись, дала деру.
Ее повязка съехала на подбородок, и секунды мне хватило, чтобы разглядеть лицо.
Это была Елена Толмач! Убийца здесь, прикинулась медсестрой и, возможно, уже
сделала свое черное дело!
Издав боевой клич команчей, я кинулась за ней. В два прыжка
я ее настигла и опять повалила на пол. И почти сразу же ощутила, как в спину
мне вонзились чьи-то когти.
– Отдай апельсин, – прохрипела старушонка в ухо.
Я с удивлением обнаружила, что все еще сжимаю фрукт в руке.
Я отбросила апельсин, и старушка кинулась на него, словно профессиональный
регбист.
Краем глаза я заметила, как в руке у Елены блеснул нож. Она
явно целилась мне в правый бок. Каким-то чудом мне удалось за долю секунды
подставить под лезвие свою сумку. Она хоть и холщовая, но, может, немного
смягчит удар. Нож легко вошел в тряпку, и я зажмурилась в ожидании боли. От
напряжения у меня даже заложило в ушах. Однако я ничего не почувствовала. А
когда открыла глаза, то увидела, что капитан Супроткин скрутил Елене руки за
спиной, а она пытается лягнуть его ногой.
Подоспевшая охрана увела Толмач. Руслан склонился надо мной
и что-то сказал. Я видела, как двигаются его губы, но не слышала ни звука.
– Что? Говори громче, я не слышу, – я еле ворочала
языком.
– Я спрашиваю – ты не ранена? – прокричал капитан.
Не доверяя собственным ощущением, я осмотрела одежду. Крови
не видно.
– Кажется, нет.
Капитан исследовал мою сумку.
– Смотри, что спасло тебе жизнь.
Он вытащил фигурку лисицы, которую мне подарила Клара Романовна,
а я так и забыла выкинуть. Руслан постучал по ней ногтем.
– Надо же, какая прочная, от удара только поцарапалась!
Это что, глина?
Я не ответила, у меня потемнело в глазах. Последнее, что я
успела подумать, – какое же у лисицы милое, доброе выражение лица.
Глава 36
– …в Петропавловске-Камчатском – полночь.
Интересно, и почему это в Петропавловске-Камчатском всегда
полночь? Могу поспорить, что там бывает и утро, и полдень, и вечер, однако,
если судить по радио, то кажется, будто время на полуострове остановилось.
Резкий запах нашатыря заставил меня вздрогнуть и открыть
глаза. Я лежала на больничной койке, рядом с ваткой в руках стояла медсестра,
за ней маячил Руслан Супроткин. На стене тихо бубнила радиоточка.
– Как ты меня напугала! – напустился Руслан. –
Мало мне неприятностей на работе, так еще из-за тебя беспокоиться!
– Если ты беспокоишься, значит, я тебе
небезразлична, – сказала я, ничуть не смущаясь присутствием третьего
человека.
– Конечно, ты мне не безразлична. Если с тобой
что-нибудь случится, мне же выговор объявят! А может, и «майора» придержат.
Так вот, оказывается, что им движет – любовь к звездочкам на
погонах. Но я не успела расстроиться, потому что взглянула в глаза Руслану и
увидела, что он по-настоящему встревожен. Капитан просто боится признаться, что
я ему дорога. Как и все мужчины, не хочет попасть в эмоциональную зависимость.
Я попыталась подняться.
– Не волнуйся, я в порядке. Просто сегодня Толмач уже
успела треснуть меня по голове, я даже сознание теряла.
– Значит, это во второй раз? – мигом вскинулась
медсестра и обернулась к капитану: – Не исключено сотрясение мозга.
– Лежи, не вставай, – велел капитан, –
необходимо, чтобы тебя осмотрел врач.
Поднялась суета, меня, словно тяжелобольную, повезли на
каталке в другой конец отделения. Там усатый доктор подключил к моей голове
какой-то аппарат и стал изучать картинку на экране. После получасового
сосредоточенного молчания он выдал заключение:
– Сотрясения нет, но я бы порекомендовал в течение
нескольких дней не волноваться и соблюдать постельный режим.
От отсоединил от моей головы последний датчик и добавил:
– И конечно, ни с кем не драться, особенно со
старушками.
Краска стыда залила мои щеки.
– Я с ней не дралась, я только хотела помочь! И
персонал больницы тоже хорош – бабка умом тронулась, а вы не можете отобрать у
нее этот злосчастный апельсин! Чего она его постоянно роняет?
Врач улыбнулся:
– О, это не просто бабка, это легенда советского
спорта! Изольда Тихоновна Водолазова, известная в прошлом гимнастка, может,
слышали?
Я отрицательно помотала головой, а вот Руслан кивнул.
– Когда она поступила к нам в отделение, я решил, что
все, отсюда ее вынесут вперед ногами. Но в планы Изольды Тихоновны не входило
умирать. Она выкарабкалась, а потом, чтобы вновь научиться ходить, разработала
собственную систему упражнений и стала фанатично ее выполнять. Между прочим,
она просила передать вам благодарность.
Я вытаращила глаза.
– Мне? За что?
– За то, что отняли у нее апельсин. Изольда Тихоновна
сказала, что это вселило в нее былой дух соревнования и заставило действовать
решительнее. Еще час назад она едва ходила, а теперь нашла в себе силы
прыгнуть!
Я вспомнила ее прыжок и поежилась. Интересно, сколько
времени держатся на спине следы чужих ногтей? У меня будет возможность это
узнать.
– Правда, давление у старушки подскочило, все-таки не
девочка уже.
Тут я вспомнила самое главное:
– Ой, а как Вера Субботина? С ней все нормально?
– Сейчас ее положение стабильное, – ответил
врач, – но если бы вы пришли на четверть часа позже, боюсь, последствия
были бы необратимые. Ведь эта злоумышленница… – как ее зовут?
– Елена, – подсказал Руслан.
– Так вот, Елена заменила лекарство в капельнице
Субботиной на другое, которое дает абсолютно противоположный эффект. Вместо
того чтобы разжижать кровь, оно его свертывает. Фактически вы спасли Вере
жизнь. Это геройский поступок!
Я гордо взглянула на Руслана. Пусть послушает, как люди
характеризуют мою сыскную деятельность! Однако Супроткин зарделся, словно маков
цвет, и потупил глаза. Ничего себе, капитан воспринял похвалу на свой счет!
Скромностью он явно не страдает.
– Люсь, твоя сумка вконец испорчена, – сказал
Супроткин, протягивая мне изрезанную холщевку.