– Ну домработницу Карпюков мы, конечно,
допросим… – протянул Супроткин, однако явственно угадывался конец фразы:
«но это мало что изменит».
– Если честно, – осторожно начала я, –
версия, которой придерживается следствие, кажется мне неубедительной.
Я ожидала, что капитан рассердится, а он расхохотался.
– Твое дело маленькое! Ты всего лишь свидетель и не
уполномочена делать выводы о ходе следствия. На, подпиши свои показания – и
можешь идти на все четыре стороны.
Тяжело вздохнув, я принялась читать строчки. Внезапно меня
осенило.
– Ой! – вскрикнула я.
Руслан вздрогнул:
– Что там, орфографическая ошибка? Неужели такая
страшная?
– Я знаю, кто это сделал! Знаю, кто засунул яд в
конфеты!
Капитан оживился, словно кот, нацелившийся на сметану:
– Ты что-то вспомнила? Давай выкладывай!
– Это маньяк! – торжественно произнесла я.
Радость спала с его лица:
– Какой еще маньяк?
– Маньяк на кондитерской фабрике.
– Что за бред! С чего ты взяла?
Капитан смотрел на меня таким взглядом, словно прикидывал,
сколько баллов по шкале IQ я сбросила за последние две недели. Судя по всему, у
него возникли подозрения, что я опустилась за нижнюю границу нормы. Я решила
подойти к объяснению издалека.
– Скажи-ка мне, ты ходишь в московские рестораны?
– С чего это ты вдруг поменяла тему?
– Ну просто ответь: ходишь или нет?
– Если бы средства позволяли, ходил бы каждый день. А
чем плохо: не надо мучиться с покупкой продуктов, готовкой, посуду мыть тоже не
надо.
– А вот я – будь хоть миллиардершей – ни за что не
ходила бы в рестораны в Москве!
– С чем тебя и поздравляю, – ухмыльнулся
Руслан. – А при чем тут маньяк на кондитерской фабрике?
– Сейчас объясню. И знаешь, почему я не хочу питаться в
ресторанах?
Руслан ждал продолжения, я молчала, и он раздраженно
подстегнул:
– Ну и почему?
– Потому что боюсь, что мне плюнут в тарелку!
Я победно смотрела на Супроткина, он непонимающе таращился
на меня. Я продолжила:
– Да нет, я абсолютно уверена, что во всех московских
ресторанах посетителям плюют в тарелки. Это даже не обсуждается, это факт. Вот
представь себе: ты работаешь официантом. Зарплата – грошовая, чаевые – жалкие
подачки и работа – мальчик на побегушках. А тут приходят какие-то хари, жрут в
три горла и оставляют за ужин столько денег, сколько ты зарабатываешь за месяц.
Еще и относятся к тебе как к халдею. Единственное твое желание – вмазать им
подносом в свиные рыла. А приходится заискивающе улыбаться и прогибать пониже
спинку – иначе чаевые не светят. И что ты сделаешь на месте этого официанта?
Капитан пожал плечами:
– Не знаю, наверное, найду другую работу.
– Ну какую другую работу? Он же ничего не умеет делать,
только с подносом бегать. Чтобы хоть как-то себя уважать, официант будет
плевать во все блюда. Вот вам, хозяева жизни, получите! Это же элементарно!
Поэтому я и не хожу по ресторанам.
Ну вообще-то у меня еще и денег нет, но это уже второй
вопрос.
– Я все еще не вижу связи с конфетами, – буркнул
Руслан.
– Все аналогично. Что такое работа на кондитерской фабрике?
Это соковыжималка! Представь: ты еле живой стоишь у конвейера, тысячи конфет
едут мимо тебя по транспортировочной линии, и надо успеть уложить их все в
коробки. И постепенно начинает казаться, что твои враги – это те, кто потом эти
конфеты будут лопать. У них сладкая жизнь, свидания, любовь-морковь, а ты
пашешь, как папа Карло. Ну и возникает желание отомстить.
Руслан внимательно на меня посмотрел и поставил диагноз:
– У тебя паранойя.
– Нет у меня никакой паранойи, просто я хорошо знаю
российский менталитет. Мы не любим тех, кто живет лучше нас. Вместо того чтобы
сказать себе: «Я тоже когда-нибудь буду жить хорошо», русский человек говорит:
«Пусть эта сволочь живет плохо!» – и делает какую-нибудь гадость.
– Например, впрыскивает в конфеты мышьяк, – сказал
Руслан тоном, каким в психлечебницах санитары говорят с больными.
– Вот именно! Теперь ты понимаешь?
– Нет, – искренне сказал он. – Я понимаю
одно: тебе нравится Вера, и ты придумаешь любую глупость, лишь бы отвести от
нее подозрения.
Вообще-то он прав, Вера мне нравится. Но моя версия вовсе не
глупость!
Капитан наклонился и доверительно зашептал:
– Я скажу тебе кое-что по секрету, исключительно ради
того, чтобы успокоить твое больное воображение. Эксперты установили, что
заводская целлофановая упаковка на коробке была вскрыта, аккуратненько так, по
шву. Причем обратно ее заклеивали в домашних условиях, вероятно, утюгом.
– И это значит…
– Это значит, что конфеты были начинены ядом уже после
того, как коробка вышла с завода.
Наверное, Руслан ожидал, что я, посрамленная, зарыдаю и уйду
восвояси. Но я обрадовалась:
– Тогда получается, что это сделал продавец в магазине!
Представь: целый день на ногах…
– Да-да, я в курсе, – перебил капитан, –
целый день на ногах, зарплата мизерная, а эти толстосумы все время что-то у
тебя покупают. Ну как тут не отравить весь мир?
– Твой сарказм абсолютно неуместен. Вы подозреваете
невиновного человека, а преступник разгуливает на свободе! Маньяка надо найти и
обезвредить! Необходимо срочно предпринять следующие меры. Во-первых,
установить личность хозяйки сфинкса, которая подарила Вере конфеты, и узнать,
где она купила коробку. Во-вторых, допросить продавцов торговой точки.
В-третьих, не помешает установить за ними круглосуточное наблюдение.
В-четвертых…
Супроткин не дал мне договорить:
– Достаточно. Ты меня немного развлекла, но на мне еще
висят три убийства и два разбойных нападения, так что, – он помахал
рукой, – арриведерчи!
Когда я стояла в дверях, он меня окликнул:
– Я знаю, ты считаешь меня туповатым, но самое главное
я понял.
– Что?
– Что тебя на пушечный выстрел нельзя подпускать к
ресторанам и кондитерским фабрикам.
И мужчина моей мечты гнусно захохотал.
Глава 11
На улице я глотнула полной грудью морозный воздух. Зимы в
Москве обычно отвратительные, но, по крайней мере, в центре столицы есть чем
дышать. Летом же на Петровке можно устанавливать газовые камеры, – причем
никакого дополнительного подведения газа не требуется, достаточно автомобильных
выхлопов.