– Не веришь, – сказал воин с укором. –
Клянусь Велесом, клянусь великим Сварогом, Ярилой, клянусь Белбогом и самим
Родом, что не видеть мне вирия и своих родителей, если не доставлю тебя целым и
невредимым в Киев к твоему брату Ярополку!
Клятва прозвучала страшная, воины даже переглянулись, один
побледнел, чуточку подал коня назад. Но бородач смотрел уверенно, сидел гордо,
голос звучал властно.
Это не рус, подумал Владимир, холодея. И не славянин. Ни
один рус, ни один славянин не произнесет такую клятву. Даже варяг не скажет
такое, дабы не оскорбить богов земли, по которой ходит. Уже хотя бы потому, что
пленник может умереть в дороге от хвори и тем самым клятва повергнет давшего ее
в подземный мир в когти Ящера.
– Добро, – сказал он с облегчением, – я
сейчас открою ворота… Только пообещайте не трогать моего друга. Он сильно
ранен, истекает кровью. Не глумитесь над ним! Пусть умрет своей смертью.
– Договорились, – ответил воин поспешно.
Владимир соскочил на землю. Олаф с обнаженным мечом затаился
у ворот, а на крыльце толпились челядинцы. В окнах мелькали испуганные лица.
Кони, разогретые скачкой, кружили посреди двора.
– Все понял? – шепнул Владимир.
Он выдернул засов, створки подались. Олаф пятился, скрываясь
за ними, Владимир быстро взял меч в правую, а левой тянул створку, показавшись
наполовину.
Широкая улыбка бородача внезапно стала жестокой. Он
пришпорил коня, тот ринулся в открытые ворота. Воины поспешно погнали коней
следом, и Владимир перехватил меч обеими руками.
Глаза бородача расширились, но он не узнал, что обрушилось
слева, а Олаф отпрыгнул и занес меч для страшного удара уже по другому. Конь
внес страшно разрубленное тело во двор, следом вскочил еще один, этого достал
Владимир, а затем поспешно выбежали из ворот. Всадников все еще трое, и они на
конях!
– Один! – страшно вскрикнул Олаф.
– Перун! – крикнул Владимир еще звонче.
Всадники поспешно хватались за мечи, но те мгновения, когда
верили в сдачу беглеца, расслабили их руки, чужие мечи быстро поразили двоих.
Третий наконец выхватил саблю, завертелся в седле, с двух сторон подступили
страшные, как боги войны, люди-великаны, их руки забрызганы кровью, а в глазах
ярость.
– Нам не нужна твоя голова! – крикнул
Владимир. – Опусти топор. Где сам Варяжко?
Воин, бледный и с расширенными от пережитого страха глазами,
огрызнулся:
– Скоро узнаешь!
– Слезай, – велел Владимир.
– Ты еще меня не убил, – бросил всадник.
На Владимира смотрело совсем юное лицо, безбородое, с
голубыми испуганными глазами. Но голос отрока не дрожал, а щит и саблю он
держал крепко и правильно.
– Ты в самом деле из дружины Ярополка? – спросил
Владимир недоверчиво. – Ты ж на соплях еще скользаешься!
– Я из его лучшей сотни, – ответил молодой воин
гордо. – И ты это узнаешь!
Неожиданно быстро он обрушил сильный удар. Владимир едва
успел отпрыгнуть, лезвие чуть не отсекло ухо. Воин напирал конем, снова и снова
замахивался, рубил, Владимир то подставлял меч, тот звенел и едва не выпрыгивал
из рук, сабля оказалась тяжела, но владел ею молодец умело и сноровисто.
– Ты сам напросился… – процедил Владимир.
Но воин рубил с коня сильно, Владимир пятился, чувствовал,
как смерть все ближе и ближе, но вдруг воин вздрогнул, выпрямился всем телом.
Мгновение смотрел на Владимира остановившимися глазами, изо рта плеснула алая
струйка. Затем завалился лицом вниз.
Владимир сквозь грохот в ушах услышал голос:
– Знаю, ты хотел сам, но нам пора убираться.
Олаф уже бросил меч в ножны, ловил коней. Владимир на
подгибающихся ногах обошел павших, только двое стонали и пытались ползти,
раненные тяжело, остальные так и лежали в лужах крови. Торопливо собрал
калиточки с монетами, поснимал золотые перстни. Судя по кольцам, все пятеро из
старшей дружины. Только старшим дружинникам дозволено носить золотые кольца на
большом пальце левой руки.
Он распахнул рубашку на груди бородача. В глаза блеснула
толстая серебряная цепочка, но вместо оберега тускло мерцал золотой крест. Так
и есть: не рус и не славянин, а из подлых христиан. Потому и клялся так легко
чужими для него богами.
Олаф нетерпеливо покрикивал. Владимир сорвал крест, золото и
в аду золото, вырвал из уха серьгу с крупным рубином, а большой палец, с
которого не снималось кольцо с зеленым, как молодая травка, изумрудом,
хладнокровно отрезал. На досуге снимет, за такой камешек можно табун добрых
коней купить.
Дальше всех лежал, раскинув руки в луже крови, молодой
красивый воин. Из горла торчала стрела. Лицо было бледное, без кровинки, глаза
смотрели недвижимо в небо. Но даже у мертвого на лице застыла надменная
гордость, даже перед лицом богов не забывал о своем знатном роде. Доспех на нем
был дорогой, искусно подогнанный, украшенный серебром и золотом. Кольца и перстни
снялись легко, но один палец все же пришлось отхватить, Олаф коней удерживал с
трудом, они храпели и вздымались на дыбы, чуя кровь хозяев, викинг изнемогал в
непривычной схватке.
Владимир помахал челяди:
– Собирайте добычу! Оружие, доспехи – ваши.
Он с разбегу запрыгнул на коня. Олаф вскрикнул завистливо.
Один молодой мужик решился выйти к воротам. Глаза быстро и жадно пробежали по
добротной одежке дружинников.
– А что сказать, когда приедут… остальные?
– Мы все забрали, – бросил Владимир. Он кивнул на
убитого бородача: – А этого закопай быстрее. Вместе с собаками! Это христианин.
Мужик сказал деловито:
– В такую жару этот бугай провоняет все окрест.
Глава 22
Кони, еще не остывшие от скачки, пошли резво, ровным
галопом. В поводу скакали следом трое заводных коней. Олаф скалил зубы, викинг
всегда наслаждается настоящим, Владимир пугливо прислушивался, приподнимался в
стременах, заглядывал через верхушки кустов.
И жаль, что не Варяжко привел этих: можно бы сразу
избавиться от лютого врага, и хорошо, что не Варяжко: при нем народу побольше,
да и сам Варяжко не даст себя сшибить стрелой, да и не попадется так глупо в
воротах.
Олаф скакал, судорожно впепившись в коня, как клещ, бледный
и напряженный. Конь чужой, к тому же наконец-то настоящий конь, а не рабочая
кляча, которых они покупали или меняли раньше. Этот конь в самом деле рожден
для скачки, для схватки грудь в грудь, под коленями чувствуются настоящие тугие
мышцы боевого коня…
– Семеро! – воскликнул он внезапно.
– Что? – не понял Владимир.
– Семеро, говорю! – крикнул Олаф снова, он не
поворачивал головы, пугливо пригибался под проносящимися над головой толстыми
сучьями. – Мы вдвоем срубили семерых! Об этом будут говорить и петь.