Ангелы не плачут - читать онлайн книгу. Автор: Анна Климова cтр.№ 12

— Мы уже на «ты»? — усмехнулась она.

— Это церемонии для бабушек.

— А вам не… кажется… что вы… ускоряете события? — пыталась вырваться Галя.

— Скорость — ритм современной жизни. Все мы ужасно спешим.

— Вот и спешите себе на здоровье. Только без меня.

— Почему?

— Потому что нам не по пути.

— Ты в этом уверена?

— Более чем! — начала уже злиться Галя.

— Сколько тебе лет, дурочка? 25? И ни одного мужика на горизонте. Не скучно?

— До этого не скучала.

— Неужели?

— Слушайте, вы… карманный Казанова, у вас манеры не сотрудника органов, а как раз наоборот. Отпустите меня, и разойдемся с миром…

Его губы впились в ее так неожиданно, что Галя на некоторое время даже опешила. Потом все же изловчилась, оттолкнула его и хлестко ударила по щеке ледяной ладонью. А пока он не опомнился, схватила валявшийся под ногами кусок кирпича.

— Катитесь-ка, Николай, отсюда, иначе я пульну в вашу драгоценную машинку вот этим предметом.

— Ладно, ладно! — примирительно поднял он руки и отпер замки. — Все, я уже уезжаю.

— Вот и уезжайте, — тяжело дыша, кивнула Галя.

— Хочу только сказать, что ты с таким характером до бабушкиного возраста досидишь в девках.

— И досижу. Только вас это не касается.

— А может, все же сядешь?

Галя размахнулась.

— Эй, полоумная, я пошутил! Все, уезжаю. Вот дура…

Только когда «ауди» отъехал, Галя отбросила кирпич и поправила сбившийся платок.

«Аферист чертов, — думала она, возвращаясь домой. — Спасибо, бабушка, удружила мне вечерок. Незабываемые ощущения. Места для поцелуев. Хотя я тоже хороша. Нечего провожать по ночам незнакомых мужиков».

Войдя в квартиру, она сорвала пальто, платок, сапоги и сразу прошла в свою комнату.

Почти следом в дверь заглянула бабушка, совещавшаяся все это время с остальными «свахами».

— Ну, как он тебе, деточка?

— Ничего, — пожала Галя плечами, стараясь не выдать раздражения.

— Ничего? — удивилась бабушка. — Такой приятный молодой человек. С опытом…

— Да, чего-чего, а опыта у него не отнимешь.

— Что такое? Он тебе не понравился?

— Нет, что ты. Я от него в восторге. Любовь с первого взгляда. Завтра идем в ЗАГС.

— Как? Так скоро? — ужаснулась бабушка, приложив руки к груди.

— А чего ждать? Мы могли бы ребеночка сделать прямо сегодня, на заднем сиденье его машины. Жаль только, на улице прохладно.

Бабушка помолчала некоторое время, переваривая услышанное, потом сказала:

— Все ясно. Он тебе не понравился.

— Бабуля, можно я попрошу тебя об одной вещи?

— Да, деточка, — испуганно пролепетала Зоя Даниловна.

— Никогда больше не устраивай всего этого. Никогда. Хватит. Достаточно. Я сыта по горло «женихами». Все!

«Почему я?» — именно такой вопрос мы задаем себе, когда на нас обрушивается несчастье. Как будто несчастье — есть форма высшей несправедливости, которую судьба может допустить по отношению к нам. И это последний вопрос загнанного в угол человека, заданный перед тем, как окончательно смириться со своим новым положением опального подданного Ее Величества Судьбы.

Но провидение удивительно в своих слепых импровизациях. Оно тщательно скрывает от выживших то, что не повезло только мертвым. Сотни и сотни легли на Чеченской земле еще в первую войну, многих из которых не удалось опознать. По ним не устраивают общенационального траура, их родственникам не выдают звезд героя. А ведь у каждого из них была своя судьба, свой путь. «Почему я?» — вот кто имел право задать этот вопрос. Прокричать его на всю вселенную, словно обвинение слепым силам, работающим железными челюстями. «Пепел и прах, — шепчет в ответ НЕКТО. — Пепел и прах…»

Эта обреченность заставляет страдать живущих.

«Пепел и прах», — слышали по ночам родственники псковичей, погибших под Шатоем 21 февраля.

«Пепел и прах», — слышат родители, дети которых не вернулись из Аргунского и Веденского ущелья или вернулись, но совсем не такими, какими ушли.

«Пепел и прах», — ядом вливается по ночам в уши тех, кому повезло остаться в живых, но не повезло уберечься от ран. Как душевных, так и телесных.

Степан тоже слышал этот шепот. Но шепот не пугал его. Однако он видел, как многих этот шепот приводил в отчаяние, вызывал приступы ненависти, будил яростное желание мести.

Днем все они еще держались, играли роль нормальных людей с нетерпеливым желанием вернуться в семьи, с планами на будущее, но ближе к вечеру все менялось. В глазах появлялись неуверенность и этот вечный вопрос — «Почему я?».

Многие из тех, кто лежал в шестнадцатом отделении гнойной хирургии и мог передвигаться, собирались в вестибюле, где стоял телевизор и лежали подшивки газет.

«Вчера основные боевые действия в Чечне войска Объединенной группировки федеральных сил вели у населенного пункта Комсомольское Урус-Мартановского района. Там продолжалась операция по ликвидации крупного, до 300 человек, бандформирования, возглавляемого полевым командиром Русланом Гилаевым. Командование Объединенной группировки стянуло к поселку крупные силы, но даже при мощной поддержке авиации и артиллерии сломить сопротивление хорошо укрепившихся бандитов долго не удавалось», — оптимистично бубнел телевизор.

— С-с-ука, — вырывалось презрительное у Виктора, спецназовца ГРУ, потерявшего в одной из операций правую руку. Виктор был соседом Степана по палате, и Степан хорошо знал, что это слово с растянутым «с» выражало крайнюю степень раздражения, отражавшую его отношение как к засевшим боевикам, так и к командованию, тупо, без всякого плана продолжавшему долбить Комсомольское.

Это слово Виктор произносил и тогда, когда видел лица генералов, с энтузиазмом провозглашавших, что вся оборона боевиков начисто подорвана, и что полевые командиры разве что не стреляются от отчаяния.

Не досмотрев новостную программу ОРТ, Виктор встал и ушел. Степан, который вполне оправился после ежевечерних чисток и ожидавший отправления на долечивание в Химки, спустя минуту покатил за ним в коляске «от Путина» в холл, куда обычно Виктор уходил покурить.

Виктор, здоровый, почти двух метров роста амбал, плакал по ночам, а иногда с полным сохранением армейской лексики командовал операцией во сне. Потерю правой руки Виктор не просто переживал. Он мучил себя мыслью о своей инвалидности, сам себе выворачивал душу предположениями относительно своей дальнейшей судьбы. Жена, навещавшая его почти каждый день, с той же регулярностью уходила от него в слезах.