– Никак нет, – привстал начальник Генштаба. – Когда мы громили немцев под Курском и Орлом, второго фронта еще не было. А когда начали битву за освобождение Белоруссии, союзники только-только высадились.
– Вот видите, – многозначительно поднял трубку Сталин. – Может, мы и нехорошо поступили, не посоветовавшись с союзниками, но немцам пинка дали.
Сталин раскурил погасшую трубку и продолжил:
– Все это – дипломатические хитрости, видные невооруженным глазом. Дело ясное: союзникам приходится туго. А почему им приходится туго? Прежде всего потому, что потеряли бдительность – немцы собрали у них под боком мощнейший кулак, а они это проспали. Могут немцы сбросить их в Ла-Манш? – остановился он около Антонова.
– Если так пойдет и дальше, то могут. Удалось же это в сороковом, а ведь англичане были не так уж и слабы.
– Мы этого допустить не можем! – жестко сказал Сталин. – Помочь англо-американским войскам – наш долг. И союзнический, и человеческий! Да и с точки зрения политической, не так уж плохо иметь в должниках Рузвельта и Черчилля, – усмехнулся он в усы. – Как дела на Висле? Когда можем начать наступление? Сколько немецких дивизий можем оттянуть на себя с Западного фронта? – снова остановился он около Антонова.
– В соответствии с директивой мы планировали начать двадцатого января. Войска измотаны. Надо подтянуть резервы, подвезти боеприпасы… Да и погода не для наступления – аэродромы раскисли, полнейшее бездорожье, туманы, снегопады.
– Все это лирика! Туманы, снегопады… Будто их не бывало раньше?! В какие морозы громили врага под Москвой! А под Корсунь-Шевченковским? Вот вам новый срок, товарищ Антонов: начнем… двенадцатого, – заглянул он в календарь. – На восемь дней раньше запланированного. Но удар должен быть таким серьезным, чтобы союзникам сразу стало легче.
7
США. Госдепартамент. Кабинет Стеттиниуса. 25 декабря 1944 г.
– Сводки с фронта все тревожнее, – обращается он к собравшимся за столом. – Наши войска катятся назад. Правда, удалось вызволить из окружения 101-ю дивизию, но это отнюдь не стратегический успех. Потери чудовищны. В войсках паника. Вся надежда на русских. Да-да! – повысил он голос. – Спасти нас может только хорошее наступление на Восточном фронте. Президент уже обратился с такой просьбой к Сталину. Как он отреагирует на эту просьбу, одному Богу ведомо. Но если он не согласится, нас сбросят в Ла-Манш! Надеюсь, не нужно объяснять, что на этом этапе мы должны быть максимально предупредительны и во всем, я подчеркиваю, во всем проявлять добрую волю. Генерал Брайан, как продвигается затея с вашей… взяткой? Этот козырь сейчас очень бы пригодился.
– Все идет по плану, – поднялся Брайан. – Утечка информации организована, пленные митингуют, усиленно изучают немецкий…
– Иначе говоря, делают все возможное, чтобы сойти за немцев и остаться в Штатах? А есть среди них заведомые преступники, с точки зрения советских законов?
– Да, сэр, есть. И немало. Я говорю о тех, кто сознательно взял в руки немецкое оружие.
– В этом пусть разбираются русские. Итак, к концу месяца должна быть готова первая партия. Отправим их из Сан-Франциско. Сегодня же дам шифровку, чтобы русские прислали свой пароход – наш могут встретить японцы. Думаю, что тысяч десять пароход примет… А теперь самое главное. Не для записи. И не для разглашения. Сталин хочет получить тех, кто не прочь остаться в Штатах. Так вот, эти люди должны быть в Сан-Франциско. Как вы их доставите, не мое дело. Помните об Арденнах! – жестко закончил он.
США. Лагерь Руперт. 26 декабря 1944 г.
На открытых площадках, в бараках и палатках возбужденные группы пленных. Из динамиков несется то «Катюша», то «Утомленное солнце», то старинные романсы…
– Да немец я, немец, – убеждал американского офицера морячок. – падлой буду, немец! – сверкнул он золотой коронкой. – Только батя это скрывал. Боялся, что загребут. Потому и шпрехать меня не учил.
– И как вам не стыдно! – возмутился человек в очках. – Вы же предаете себя, своих родителей, Родину! Объявлять себя немцем, злейшим врагом русских?! Как вы можете? И ради чего?
– Ради того, чтобы не гнить в лагерях! Ты думаешь, нас отпустят по домам? Черта с два!
– А куда же нас? – обезоруживающе улыбнулся человек в очках. – Кому мы нужны? Ну, попал я в плен. Ну, работал на танковом заводе. Так что с того? Думаю, что и немцы, попавшие к нашим, тоже не сидели без дела.
– Тьфу! – не выдержал морячок. – Очкарик, ты и есть очкарик! Ты же враг народа, раз укреплял военную мощь врага. Эти танки потом давили наших. То есть ваших, – поправился он. – А мы, немцы…
– Да брось ты долдонить, – смачно затянулся жилистый мужичок. – Какой ты немец? Вот я – другое дело.
– Ты?! Да ты же кулак недорезанный!
– Не-э, я немецкий бауэр. А позабыл я не только язык, но и отца с матерью, потому как попал под бомбежку и был контужен. И даже ранен. Видишь, шрам за ухом? Все от него, проклятого русского осколка.
– Ну, ты дае-ешь! – восхитился морячок. – Думаешь, такой липе поверят?
– А чего ж не поверить?! Я и в заявлении так написал: прошу, мол, как истинного бауэра перевести в лагерь для немецких военнопленных, чтоб, значит, жить среди земляков, а не вероломно напавших на нас русских.
– Что-о?! Вероломно? Кто?! Да я тебя, гад!
– Давай-давай, а я позову вон того негра с дубинкой.
– Да будет вам, не позорьтесь, – разнял их человек в очках. – Не валяли бы вы дурака и не мутили бы воду. Если виноваты, ответим по закону… Но ведь я действительно виноват. Я делал танки. И даже участвовал в создании прокатного стана для броневой стали. Я ведь металлург, инженер.
– Вот и ответишь, – махнул рукой морячок. – По всей строгости закона. Мы-то что: кто власовец, кто полицай, а ты… ты же делал их танки непробиваемыми. А танк – это тебе не «шмайссер».
– Но я объясню, – совсем растерялся инженер. – Я ничего не мог изменить… Кто отказывался, того расстреливали на месте.
– И много таких было? – заинтересовался «бауэр».
– Большинство.
– Вот видишь. Они – истинные патриоты. А ты – предатель.
– Вы так считаете? – опустил голову инженер. – Это ужасно. Я о себе так не думал.
– Да брось ты, не бери в голову! Это не я так считаю. Так будут считать там, у тебя дома.
– Что же мне делать?
– Бежать! – зыркнул глазами морячок. – Америка большая, затеряемся.
– Без меня, – отмахнулся «бауэр». – Я человек контуженный, мне нельзя…
– А когда отправление? – отрешенно уточнил инженер.
– Да завтра же, дурья твоя башка! – взорвался морячок.
– А если я откажусь? Если попрошу, если скажу, что готов отдать свои знания во имя общей победы?