Багровая земля - читать онлайн книгу. Автор: Борис Сопельняк cтр.№ 25

– Ладно, – миролюбиво улыбнулся капитан, – побазарили, и хватит. Но работа-то и в самом деле непростая. Однажды мне пришлось висеть над реактором двенадцать минут. Дело прошлое, но ощущение было такое, будто снизу палит зенитная батарея. И хотя сиденья облицованы свинцом, хотя приборы показывали допустимую дозу облучения, все равно становилось не по себе. Это мне-то, боевому летчику, знающему, почем фунт лиха, а каково молодым, необстрелянным, вроде Пашки Макеева.

Лейтенант обиженно поджал губы, но сдержался и промолчал.

– Я ведь сюда прямиком из Афганистана, – продолжал капитан. – Нас перебросили в течение суток. А до этого я сделал пятьсот двадцать боевых вылетов, четыре раза был сбит, падал на землю в горящем вертолете, короче говоря, знаю, что значит быть на волосок от смерти, но такого мандража, как здесь, не испытывал. Никто вроде не стреляет, повсюду тишь да гладь, а сердце екает. Со временем, конечно, привык, научился следить не только за приборами, показывающими высоту и скорость, но и за стрелкой дозиметра. Иной раз приходится попадать в зону, где излучение исчисляется тысячами рентген в час, но если, сделав работу, проскочить ее за несколько секунд, то при пересчете на часы получится ерундовая цифра. Правда, эти цифры не растворяются и не исчезают сами по себе: в организме они накапливаются или, как мы говорим, плюсуются.

– А загар? – спросил я. – Загар у вас афганский или местный, чернобыльский?

– Местный, – отмахнулся он. – Вы сами-то давно в зеркало заглядывали?

– А что? – встревожился я. – Я тоже… того?

– Того-того, – усмехнулся капитан. – Мы здесь все того, – потер он бронзово-смуглые щеки. – Да вы не тушуйтесь: радиационный загар – это еще не признак лучевой болезни, хотя, как говорят врачи, первый звонок, означающий, что пора отсюда рвать когти. Ну, что, испугал? – с лукавой усмешкой заглянул мне в глаза капитан.

– Полетите? А то еще не поздно отказаться.

– Нет-нет, – шагнул я к вертолету, – летим!

Минута – и мы в воздухе. Колосятся поля, привольно раскинулись поселки, змеятся дороги. А вот и река. Припять здесь практически не течет: берега обвалованы, а некоторые участки перекрыты дамбами. Еще минута – и под нами АЭС. Недостроенный пятый блок, административный корпус, стройные сооружения первого и второго блоков. Чуть дальше – третий блок. Потом – труба в ажурном переплете и…в каких-то тридцати метрах четвертый блок.

Честно говоря, к этой встрече я готовился серьезно: беседовал со специалистами, читал всевозможные отчеты, изучал фотографии, поэтому хорошо знал, что реактор разрушен, раскален и время от времени, как действующий вулкан, делает опасные выбросы.

Черт его знает, в какой момент он вздумает плеваться?! Тогда нам крышка.

Но мы кружим вокруг него, и я, как ни в чем не бывало, фотографирую разрушенную крышу, разбитые стены и даже жерло кратера – именно так выглядят внутренности взорвавшегося реактора. Все тихо, буднично, спокойно… Но в том-то и коварство! Стоило вертолету приблизиться еще на пару метров, как стрелка дозиметра опасно пошла вправо.

– Не шали, – процедил сквозь зубы капитан и увел машину чуть в сторону. – Вот так-то, – улыбнулся он двинувшейся влево стрелке.

Как позже выяснилось, эти рискованные игры со стрелкой продолжались двадцать три минуты.

– Задание выполнено, – доложил земле капитан и попросил разрешения на посадку.

Близился вечер, полетов в тот день больше не планировалось, поэтому капитан пригласил меня в свою палатку и предложил, как он выразился, смыть с себя стронций.

– Тот, который снаружи, смоете под душем, – бросил он мне мочалку, – а тот, который внутри, красным вином.

Надо ли говорить, что после напряженного дня попавший внутрь стронций мы смывали особенно тщательно и обильно. Дошло до того, что мы выпили на «ты» и стали обращаться друг к другу по имени.

Откуда-то взялась гитара, и осмелевший лейтенант Макеев запел. Какой же прекрасный оказался у него голос: нечто среднее между тенором и баритоном! Самое удивительное, пел он не популярную молодежную «попсу», а романсы: и «Утро туманное», и «Не искушай меня без нужды», и «Я помню чудное мгновенье». Пашка трепетно перебирал струны, тщательно артикулировал и точно попадал в ноты.

– Ну, друг Макеев, – не удержался я от похвалы, – тебе бы надо не в авиацию, а в консерваторию.

– А я там был, – как о чем-то само собой разумеющемся ответил тот и заиграл что-то испанское.

– Как это? – поперхнулся я. – Сотворил что-нибудь непотребное и тебя выгнали?

– Не выгнали. Ушел сам, – продолжал он перебирать струны.

– Не может быть, – не поверил я. – Первый раз слышу, чтобы из консерватории кто-нибудь ушел по собственному желанию.

– А что оставалось делать? Голос-то я потерял. Раньше у меня был приличный тенор, но после… – тут Пашка чуть ли не всхлипнул, но быстро взял себя в руки: – Помните Медного всадника? Так вот я попал почти в такое же наводнение. Осень, вода ледяная, я бреду по пояс в невской воде и на руках несу самое дорогое – любимую девушку. Она и ног не замочила, а я простудился и потерял голос.

Консерваторию пришлось бросить. А потом меня призвали в армию и направили в авиационное училище. Так я стал вертолетчиком. И очень этим доволен! – с нажимом закончил он.

– А… – открыл я было рот, но Григорий показал здоровенный кулак, и я умолк.

– А девушка, хотите спросить? – Павел взял какой-то сумасшедший аккорд. – Девушка стала довольно приличной скрипачкой и замужней дамой, встречаться со мной она сочла неприличным. Господи, – как-то очень по-взрослому вздохнул он, – как давно это было!.. Все это чепуха, чушь собачья. Того, что за спиной – не существует! Такой я придумал себе девиз, в соответствии с ним и живу. Но третьего дня со мной произошло нечто неожиданное: в местной газете я прочитал тронувшие меня стихи и буквально за час положил их на музыку. Хотите послушать?

Мы с готовностью кивнули, и Павел запел. Сначала там было что-то про природу, про прекрасный город Припять – это я забыл, но несколько строк запомнил: про пожар, про погибших ребят…

А двадцать шестого, чуть дальше за полночь,

Такое случилось, что страшно сказать,

Взорвался реактор четвертого блока

И город живой нужно срочно спасать.

В самом конце песня набирала такую силу, что звучала, как клятва!

Стряхну я с погон этот стронций смертельный

И вспомню тебя, дорогая моя.

Начнем все сначала, как с первого вздоха,

Как с первого колышка, Припять моя!

Такая вот песня. Простые, бесхитростные слова, легко запоминающаяся мелодия. Верно фронтовики говорили, что на войне без многого можно обойтись, но не без песни. Чуть свободная минутка, чуть отмякла душа – и сердце просит песни…

Хотите, верьте, хотите – нет, но на этом мои вертолетные встречи не закончились. Когда мы уже взлетели и, перебивая друг друга, продолжали делиться воспоминаниями о Чернобыле, неожиданно подал голос штурман: