К мерам безопасности во время совещаний у великого фюрера — ладони на виду и не шевелиться — дикари давно привыкли, поэтому новое требование вызвало законное недоумение.
— А пальцы зачем? — удивился уйбуй Коряга.
— Будем играть в якудзу, — ощерился Копыто, довольный тем, что поразил сородичей новым словом.
Однако уже следующая реплика показала, что любимец Кувалды поторопился обрадоваться.
— На фига нам в неё играть, мы уже татуированы по самое не бойся, — хмыкнул уйбуй Фляга.
— А я даже больше, — уточнил уйбуй Розетка.
— Зачем? — удивился Фляга.
— Девкам нравится.
— А не бойся не застудил?
— Оно теперь цветное.
— Мля… — завистливо протянул Фляга и вновь посмотрел на великофюрерского телохранителя. — Понял, Копыто: мы девкам нравимся, как всамделишные якудзы.
— А Черепаха ещё и косоглазый, сволочь, — наябедничал Вазелин. — Типичная якудза, особенно когда выпьет.
— Трындец тебе, липкий, — пообещал действительно косивший налево уйбуй Гниличей.
— Тихо все! — рявкнул Копыто и выразительно передернул затвор укороченного «Калашникова». — И не вздумайте пальцы обратно затопыривать, потому что…
— Он их резать начнёт, если чего не понравится, — тоном знатока сообщил уйбуй Коряга. — Я такое в кине видел, только не помню в какой.
— Зачем пальцы резать? — заволновалось общество и принялось ненавязчиво передвигать попавшие под раздачу отростки поближе к краю столешницы.
— Что это за мода такая: пальцы резать?
— Если ты, допустим, денег должен, — объяснил Коряга.
— За это нас всегда вешали.
— Без членовредительства причём.
— Тогда, если ты пообещал прийти, но опоздал, — упростил условия уйбуй.
— Мля…
Народ встревоженно засопел. Ведь одно дело — не вернул долг и совсем другое — опоздал. Понятие времени у дикарей всегда считалось относительным, и поэтому теперь они обоснованно забеспокоились за сдуру растопыренные пальцы.
— За такую модернизацию в разных странах революции часто делались, — сквозь зубы заметил уйбуй Фляга. И даже средними пальцами пошевелил в знак протеста.
— А ты не опаздывай, — шепотом посоветовал бунтарю Розетка.
— Я не нарочно.
— Вот и не плачь.
— Сам дурак.
— Жить разонравилось?
— Тихо, уроды! — громыхнул Копыто.
Общество подчинилось, и через секунду в совещательный зал торжественно вступил Его высокопревосходительство великий фюрер Кувалда, самодур, деспот и отец родной для всей семьи Красных Шапок, владетель Южного Форта и союзник Зелёного Дома.
Вступил важно, давая подданным возможность проникнуться серьёзностью момента, но и затягивать не стал: пауза, два шага, плюх в кресло, грозный взгляд единственного глаза и почти мгновенный переход к серьёзнейшим политическим вопросам:
— Чего нафумали, фебилы?
По интонации уйбуи поняли, что прозвучал вопрос, сообразили, что обращается грозный вождь именно к ним, но, как отвечать, понятия не имели. Решили посопеть в надежде, что обойдётся, однако великий фюрер оказался настроен решительно.
— Не слышу рафостных фокладов.
Молчание… В смысле сопение.
— Что, пальцы лишние наросли?
Копыто злобненько рассмеялся, из чего народ сделал вывод, что игра в «якудзу», действительно, планируется. Кувалда же, прекрасно понимая, как следует производить на сородичей нужное впечатление, медленно извлёк из-за пояса фюрерский ятаган, украшенный золотом, алмазами и горечью оппозиционеров, и многозначительно провёл ногтем по режущей кромке.
Ноготь стал немного чище. В воздухе отчётливо пахнуло отчаянием, хоть окна открывай и проветривай. Перепуганный народ понял, что погорел, но не понял — на чём. Что надо такого надумать, чтобы великий фюрер перестал считать родные пальцы лишними? От трагических мыслей внутри подрагивало, языки отнимались, поэтому придумать хоть что-нибудь в ответ получилось не сразу, и первым справился с паникой уйбуй Вазелин:
— Ты эта, высокофюрерское превосходительство, ты скажи, чего от нас хочешь, а?
И возбуждённое общество дружным гудением поддержало выраженное смельчаком недоумение:
— За что пальцы казнить желаешь, отец?
— Какая вина на нас?
— На них?
— Наговаривают! Айфоном клянусь — наговаривают!
У Кувалды задёргалось веко. Сначала. А ещё через два вопроса терпение повелителя Южного Форта иссякло, и одноглазый рубанул ятаганом по столешнице.
— Вы что, собаки, фюрерский указ позабыли? Я, мля, фля кого чернила трачу и решения принимаю? Я фля кого за семью рафею, сволочи? Фля кого ночами не сплю?
— Знаем мы, для кого ты ночами не спишь, — проскрипел один из участников совещания, но в силу ловкости скрипения ухитрился остаться инкогнито.
— Что я приказывал на прошлом Уйбуйском Совете, мерзавцы?
Учитывая, что с означенного времени прошла почти неделя, народ загрузился не на шутку. Все помнили, что великий фюрер требовал не воровать и носить бабло в общак: об этом Кувалда говорил всегда. Ещё приказывал вести себя прилично… Ещё что-то о растущем долге за виски перед «Средством от перхоти»… Остальные пункты прошлого мероприятия из украшенных банданами голов успели выветриться.
— Я кому приказывал фумать о пофарке?
— Ты приказывал что? — изумилось общество.
— Не что, а как, — поправил сородичей уйбуй Коряга. — Думать — это как, я знаю.
И попытался продемонстрировать, вследствие чего упал со стула и громко выругался, оставив народ в совершеннейшей прострации.
— Я так не хочу, — замотал головой Фляга, разглядывая потирающего копчик Корягу. — Пусть лучше как-нибудь не так.
— Что не так?
— Не так, как он.
— Как он что?
— Думать не так.
— А как?
— Мозгами, идиот, в школу, что ли, не ходил? Смачиваешь мозг виски и думаешь.
— О чём?
— Не о чём, а как.
— Только фышать при этом нафо, — пробормотал Кувалда, приняв посильное участие в обсуждении процесса.
Подданные слова повелителя не расслышали, но верноподданно заткнулись, ожидая потока откровений или ругательств. Второе вернее. И только Фляга не смог остановиться:
— А вот я когда мозги вискарём смачиваю, мне только снится потом всякое такое, что я даже пугаюсь иногда.
— Это потому, что ты в кино часто ходишь, — прошипел Коряга.