– Это бы так и было, – чересчур ровным тоном ответил Трис, – если бы у меня был сын.
Что-то в его голосе смутило Гейл. Сандерс заметил ее беспокойство и сменил тему:
– Мы оставим ампулу у вас?
– Хорошо бы, – сказал Трис. – Здесь не найдется дурака, который бы пришел ко мне за ампулой, и уж конечно ни один пьянчуга не отважится напасть на меня, чтобы порыться в моих карманах. – Он двинулся к калитке. – Подумайте хорошенько, действительно ли вы хотите этим заняться. Ведь у вас отпуск. Стоит ли ввязываться в подобные дела, если у вас нет к этому особого интереса?
– Что может случиться? – спросила Гейл.
– Вряд ли произойдет что-нибудь особенное. Но никогда нельзя поручиться за людей, если они почуяли запах денег. Особенно это относится к местным черным ублюдкам.
Трис заметил реакцию Гейл на слова “черным ублюдкам” и сказал:
– Расист. Предубежденный мерзавец. Фашист. На самом деле у меня нет предубеждений, но есть свои пристрастия. И свои причины для этого. Черные на Бермудах имеют достаточно оснований для недовольства, и они жалуются. Но они должны многое сделать, чтобы заслужить мое уважение.
– Но вы не можете...
– Ладно, – прервал ее Сандерс, – не станем превращать эту встречу в симпозиум по этническим проблемам. – Он обратился к Трису: – Увидимся завтра.
– Хорошо.
Трис открыл перед ними калитку и захлопнул ее, когда они вышли. Как только дверь закрылась, собака поднялась на задние лапы, поставила передние на ограду и снова начала рычать и лаять. Трис рассмеялся:
– Теперь вы снова стали туристами. Они покатили свои мопеды вниз по холму к дороге, начинавшейся от маяка.
– Мы должны быть твердо уверены в том, что хотим заниматься этим делом, – сказала Гейл.
– Я-то уверен. Прекрасная возможность сделать что-то полезное. Меня всего переворачивает, когда я читаю о том, что сумели совершить другие люди, или пишу о хороших временах, в которые жили другие. Нельзя весь свой век жить чужой жизнью. Это все равно что мастурбировать от колыбели до могилы.
* * *
Когда Дэвиду было семнадцать и он учился в выпускном классе школы, в программе занятий по английской литературе значился “Уолден”
[1]
. Большинству одноклассников Сандерса книга показалась скучной и безжизненной, неким собранием афоризмов, которые следовало запоминать, выпаливать наизусть на экзаменах, а потом благополучно забывать.
Но Сандерс настолько заинтересовался отношением Торо к жизни, что изготовил себе две дощечки с его изречениями. На одной было: “Большинство людей проживает жизнь в безмолвном отчаянии”, а на другой: “...Я хотел бы жить осмысленно, сталкиваться только с существенными фактами жизни и определять, сумею ли я познать то, чему они могут научить, и не открыть для себя, когда придет время умирать, что я и не жил”.
Потрескавшиеся и потускневшие со временем, эти дощечки все еще висели над его рабочим столом.
Когда он поступил в колледж, то как-то побывал на лекции Жака-Ива Кусто и к концу вечера понял, что хотел бы жить жизнью Кусто. Он писал ему письма (не получив ни разу ответа) и проезжал более двухсот миль, если не больше, чтобы послушать лекцию Кусто и увидеть один из его фильмов. Однажды после лекции он заговорил с Кусто, который ответил ему вежливо, но твердо, что уже набрались сотни претендентов для работы на борту “Калипсо” и, если Сандерс не имеет диплома морского исследователя или подводного фотографа, у него нет надежды даже на рассмотрение его кандидатуры.
Сразу же после окончания колледжа Сандерс завербовался в армию по полугодовому контракту. Когда служба закончилась, он женился на девушке, с которой встречался еще со старших курсов колледжа. Он не горел особым желанием жениться, но теперь, когда стало очевидным, что надо заняться какой-то постоянной деятельностью, Сандерс подумал о браке как о приключении: по крайней мере, это было нечто, чего до сих пор он не делал.
Дэвид и Глория переехали в Вашингтон. Дэвид избрал себе для подражания Кеннеди. Он плавал, ходил под парусами, играл в американский футбол. Он даже привез с собой рекомендательное письмо от одного профессора истории, бывшего одноклассником Джона Франклина Кеннеди в Гарварде. Ему казалось, что он мог бы работать составителем речей, младшим, конечно, сидя по правую руку от Теда Соренсена, сочиняя эпиграммы для Вождя Свободного Мира. Ему подсказали, что лучший путь найти работу в правительственных кругах – это принять участие в экзаменах на чин для работы за рубежом. Он выдержал письменный экзамен, но провалился на устных. Он никогда не узнал о причинах своего провала, но догадывался, что одному экзаменатору, видимо, не пришлось по душе, когда, отвечая на его вопрос о своих увлечениях, он твердо сказал: “Подводное плавание и охота на китов”.
Письмо друга его отца помогло получить работу в “Нэшнл Джиогрэфик”. После года сочинения заголовков, не в силах смотреть на штатных авторов, возвращающихся из экзотических командировок подтянутыми и загоревшими, он спросил своего босса, сколько нужно еще времени, чтобы его приняли в штат. Ему ответили, что нет никакой гарантии вообще, что он когда-нибудь станет штатным сотрудником. Лучший способ продемонстрировать свой талант издателям, сказал его босс, – это писать по собственной инициативе и без контракта очерки и рассказы для журнала.
Он уволился с работы и начал забрасывать редакторов небольшими рассказами об удаленных от цивилизованного мира уголках земли, но вскоре понял, что прежде, чем редакторы начинают оценивать произведение, они хотят иметь настолько выразительный и детализированный его конспект, какой может подготовить только человек, непосредственно знающий предмет повествования.
Сандерс никогда не бывал к западу от Миссисипи, и Сент-Круа был единственным местом за пределами континента, которое ему удалось посетить за всю свою жизнь. Он принялся писать роман и написал уже около двадцати страниц, когда Глория объявила, что, несмотря на старательное использование всех известных науке контрацептивных средств, кроме воздержания, она беременна.
После мрачного пьяного вечера с одноклассником из колледжа Сандерс начал подумывать о работе на Уолл-стрит. Расцвет финансовой деятельности на рынке ценных бумаг в середине шестидесятых только начинался, и друг Сандерса зарабатывал тридцать тысяч в год, не делая, по его собственному признанию, практически ничего. Конечно, убеждал себя Сандерс, он ничем не хуже своего приятеля, и он почувствовал даже некую притягательность в рассказах о молодых “гангстерах” с Уолл-стрит. Он переехал в Нью-Йорк, снял квартиру на Восточной 70-й улице, прочел несколько книг, завязал несколько полезных контактов и нашел работу – и все это заняло меньше месяца.