Магия кошмара - читать онлайн книгу. Автор: Питер Страуб cтр.№ 70

В тот вечер, все еще сам не свой от глубины и мгновенности моего падения, я дождался, когда сварщик и его жена отправятся на боковую, вышел из дому и отправился куда глаза глядят. Я едва помнил, кем был раньше, кем я стал теперь, было просто невыносимо, а кем мне предстояло стать, я даже вообразить не мог. Застенок жизни наконец окончательно сомкнулся вокруг меня. Посреди этого застенка красовалась могила, а в могиле покоился я. Куда вели меня улицы, я не знал и не замечал, лишь время от времени поднимал глаза и видел перед собой какую-нибудь глухую стену, потеки мочи под разбитыми окнами заброшенного склада, груду покрышек на пустующей автостоянке. Все это было лишь символами. Краешком глаза я заметил косо глядящую на меня луну, а потом услышал чьи-то приближающиеся шаги и в ужасе замер, чувствуя, как со всех сторон меня окружают смертельные опасности, вертя головой и оглядывая пустынную Эри-стрит.

Как это ни жестоко, но мертворожденные детские фантазии вновь нахлынули на меня, только теперь они были не светлыми, как раньше, а мертвенно-серыми. Никогда мне больше не стоять на коленях среди лугов и лесов, среди высокого клевера, цветущих васильков, колокольчиков, одуванчиков, куриной слепоты и медуницы. Никогда не услыхать мне коровьего мычания, колокольного звона, доносящегося из соседней деревни, далекого крика пастуха, звонких трелей жаворонка. Горные реки и озера никогда не примут меня в свои ледяные, дух захватывающие объятия. Все, что мне когда-либо предстоит познать, — это окружающие меня символы смерти при жизни.

Я поднял голову и уставился невидящим взором на шестиэтажный фасад отеля «Элефант», темный, совершенно темный. Над смутно видимым за парадными дверьми вестибюлем в кирпичных стенах рядами зияли темные и пустые окна. За этими окнами спали мужчины и женщины, увенчанные дипломами и учеными степенями, бизнесмены и деятели искусства, владельцы недвижимости, путешественники — словом, мужчины и женщины из другой жизни. Они никогда не узнают моего имени, а я никогда не стану одним из них, Зримых. Будучи сами сияющими Зримыми, они и среди бела дня обратят на меня внимания не больше, чем сейчас, — а если и бросят на меня случайно взгляд, то не увидят ничего!

За окном на верхнем этаже показалась какая-то фигура, отошла от окна, потом снова приблизилась к стеклу. Темному, темному, темному. Должно быть, один из постояльцев, подумал я, которому не спится, вот он и бродит по коридорам, и совсем уже было решил отправиться восвояси. Но какое-то тревожное чувство задержало меня. Я остался на месте и продолжал глядеть вверх. Там в одном из окон возникла фигура в черном одеянии, и, как я заметил, фигура явно женская. Что она там делает, зачем она там? Очевидно, это одна из обитающих в «Элефанте» знатных путешественниц, не будучи в силах заснуть из-за какой-то неотступной проблемы, вышла из номера и сейчас, задержавшись у окна, раздумывала над ней. Признав в ней товарища по несчастью сродни своему, я шагнул вперед и открыто уставился на нее, в душе моля незнакомку признать, что, несмотря на все разделяющее и разъединяющее нас, в сущности, мы похожи. Под черным одеянием мелькнули белые руки. Мы действительно были похожи, и мир наш был одинаков, темный, темный, темный. Возможно, женщина даже позовет меня, и мы сможем утешить, избавить друг друга от пережитого стыда. Потому что женщина буквально источала чувство стыда — во всяком случае, так мне казалось. Из тени или из-под капюшона выглянуло овальное лицо и приникло к стеклу.

Ты должна увидеть меня, должна! — воззвал я и сделал еще шаг вперед. Белое как мел лицо уставилось в какую-то точку футах в пяти от того места, где стоял я. Я начал было поворачивать голову, чтобы проследить за ее взглядом, и тут ощутил прилив безнадежного ужаса — куда более чудовищного, чем то, что когда-либо удавалось вызвать во мне Плохишу Тевтобургу. Однако тело мое продолжало движение, совершенно не подчиняясь воле разума. Я достаточно долго видел это белое как мел лицо, чтобы понять: источаемое незнакомкой чувство было чем-то намного, намного превосходящим чувство стыда, — и тут я вдруг сообразил, что сразу же вспомнил бы при виде этой темной фигуры за окном отеля, будь я в здравом уме, легенду о призраке отеля «Элефант». Глаза Этель Кэрроуэй встретились с моими. Ее взгляд буквально опалил мне внутренности. Я не закричал лишь потому, что у меня перехватило горло; плакать же я не мог из-за опаленных глаз. На какое-то страшное мгновение я вообще окаменел и застыл на том месте, где ее младенец упал на асфальт, и беспомощным взглядом отвечал на ее отрешенный, углубленный в самое себя взгляд. Когда же все кончилось, когда она наконец отпустила меня, я развернулся и бросился бежать, как бродячий пес, которому озорные уличные мальчишки подпалили хвост.

* * *

На следующий день отец отправил меня к мистеру Гарольду Макнейру в «Магазин модной одежды и тканей Макнейра» узнать, не может ли тот взять меня к себе на работу. Недавно папаша что-то там ему варил и слышал, что у Макнейра вроде бы имеется местечко для способного и трудолюбивого парня. Поскольку отныне я начинаю жить новой жизнью, мне следует пойти к нему, попытаться получить это место и быть благодарным судьбе, если Макнейр меня возьмет. Я отправился в магазин. Оказалось, что у мистера Макнейра действительно есть вакансия на складе. Работать предстояло с половины восьмого утра до шести вечера, с понедельника по субботу, за сорок пять центов в час без питания. Макнейр решил, что сын сварщика будет благодарен ему за столь щедрое предложение, и сын сварщика — все, что от меня к тому времени осталось, — действительно был весьма благодарен и все повторял: да, сэр, мистер Макнейр, сэр. Вот так и началась эта моя бесконечная нудная работа.

Первое время я при своем более чем скромном окладе был вынужден зарабатывать на рубашки и брюки, приличествующие сотруднику магазина, и на протяжении следующих двадцати девяти лет мне время от времени приходилось тратить долгие рабочие часы на отрабатывание модных рубашек, галстуков и костюмов, поскольку мистер Макнейр считал, что его сотрудники должны на себе демонстрировать товар, продаваемый в магазине. Друзей у меня не было.

Единственной моей компанией были коллеги по магазину — убогий недалекий народишко, зацикленный на сексе, спорте и картинах с мисс Джин Харлоу. Потом в моду вошли Уоллес Бири и Джеймс Кэгни. А еще чуть позже только и разговоров стало о Джоне Уэйне. Вот это-то, да еще, пожалуй, раздел комиксов в воскресной газете, и составляло их культуру и служило источником тем для разговоров. Само собой, я держался особняком. Снова повторялась старая история, как имеют свойство снова и снова повторяться все истории. Я — это вы, а вы — это я. Завтра мы будем делать то же, что делали на прошлой неделе, в прошлом году, в далеком детстве. Естественно, ни мне, ни моим сослуживцам вовсе не по душе была разделяющая нас интеллектуальная пропасть. И несомненно, все они, и мужчины и женщины, в душе были согласны с тем, что сказал под конец рождественской вечеринки в 1959 году помощник бухгалтера Остин Хартлпул, к тому времени уже изрядно набравшийся пунша: «Мистер Вордвелл, а вы всегда были таким индюком надутым?»

«Нет, — конечно, мог бы ответить я, хотя и не стал этого делать, — когда-то я был Звездным Мальчиком». (Что я ответил в действительности, значения не имеет.)