— Тот самый ночной сторож?
— Да… Воспитанницам разрешалось брать с собой в постель только одну игрушку…
— Мне бы твои заботы. У меня вообще не было никаких игрушек, кроме флакона из-под духов да пудреницы без пудры. В постели полагалось спать только на правом боку и руки обязательно держать поверх одеяла. Если во сне рука от холода пряталась, воспиталка будила ослушницу и выставляла за дверь.
Лицо Дианы впервые передернула гримаска болезненного сочувствия; она понимает, что только искренностью может заслониться от моей прикольной враждебности:
— Через два года меня увезли еще дальше от дома. В школу-пансион Вест-Хет в графстве Кент. Там мне разрешили повесить над кроватью фото любимых хомячков Пафа и Мафа… Директриса писала моему отцу: ваша дочь слишком наивна для своих лет.
Я никак не могу усмирить тихую бурю обид в своем сердце:
— Однажды меня тоже перевели в новый интернат для детей старшего возраста. Там стало еще хуже. Вместо 25 человек в палате уже было 50 девочек. И кровати стояли, как в солдатской казарме, — одна над другой в два этажа. Так вот, там была одна сволочь по кличке Луиза Эсэсовка — ночная дежурная. Эта сволочь мстила непослушным, подливая в постель свою мочу из бутылки. А потом разоблачала «зассыху». Надо было при всех тащить сырущий матрас на просушку, идти по коридору мимо мальчиков… Я никогда не была наивной, Диана!
— Я не была белоручкой, — подчеркивает ответ принцесса. — Мой роман с Чарльзом начался, когда я работала у старшей сестры приходящей служанкой. За один фунт стерлингов в час. После бала в Букингемском дворце я торопилась в ее дом на Пел-Мелл успеть вымыть полы. В моей лайковой сумочке всегда были спрятаны резиновые перчатки домработницы.
Только тут в моей голове зажглась яркая лампочка и я узнала, с кем говорю: это же она! Золушка! Из моей книжки! Это она нарисована на гравюре Доре на тридцатой странице — смущенная скромница, окруженная лестью придворных, на балу перед принцем. Бледный прекрасный нежный вьюнок в гуще напыщенных роз!
— Мы с тобой из одной книжки, Диана, — мой голос просит прощения. — Я — Красная Шапочка, а ты — Золушка в доме злой мачехи.
На лицо принцессы набегает печальная тень:
— Мое детство кончилось, когда отец женился на мачехе леди Рейн Дартмуд…
— Все мачехи — суки! — поощряю я исповедь новой Золушки.
— В тот день я записала в дневник: Рейн — конец игре. Мы все: я, брат, две старшие сестры объявили войну мачехе. Я хотела послать письмо, написанное отравленными чернилами. Сара отдавала распоряжения слугам в ее присутствии. Джейн вообще не разговаривала с леди Рейн и даже не здоровалась. Но и она показала железный характер. Заставляла мыть бутылки из-под молока! А как она вручала подарки под Рождество? Только по очереди и каждому в свое время. Глядела на часы и следила, чтобы дети вскрывали свертки в строго назначенный момент. Это была дикая комедия! Мы хотели сбросить ее на приеме в Олтропском замке в бассейн, прямо в вечернем платье. Но она вовремя почуяла опасность.
— У этих сук-мачех острый нюх.
Диана не ответила. Она закрыла глаза. Я вижу, что принцесса порядком измотана собственной исповедью, — пора уходить, я злоупотребила ее нежностью… Я стала прощаться.
— Если не трудно, накрой меня пледом. Я люблю спать в кресле.
Я накрыла Диану шотландским пледом: она благодарно шепнула «спасибо», так и не открывая глаз.
И вдруг окликнула у порога номера:
— Погоди.
Но глаз так и не открыла.
— Я умела отгадывать будущее, как ясновидица. Но очень редко. Один раз меня спросили за общим столом ради обычной вежливости: как здоровье отца? И вдруг я сказала при всех, что жизнь отца висит на волоске и что если завтра утром он сразу не умрет, то со временем поправится… Все были шокированы, и я тоже. И что же? Все так и вышло. Утром у отца случился удар. Он был в коме целых три месяца, а потом постепенно выздоровел.
Я стояла ни жива ни мертва.
Я чувствовала, что вся эта встреча случилась со мной неспроста.
— А однажды, — продолжает Диана, — я угадала смерть Аллибара…
Я видела, как под тонкими веками блуждают ее глаза. Диана спит.
— …Чарльз, как обычно, занимался верховой ездой. Нашу помолвку еще не объявили. Сначала он ехал рысью. Затем пустил Аллибара вскачь. И вдруг я испугалась, схватила телохранителя принца, Пола, за руку: «Он погибнет сейчас от разрыва сердца!» — «Принц Чарльз?!» — «Нет, Аллибар!..» Вдруг конь дернул головой и рухнул на землю. Чарльз едва успел соскочить с седла. Лошадь была мертва.
— Что потом?
— Потом… Потом, Лиза, ваш квартет и тебя пригласят в шале на Рождество — в местечко Штаад — поиграть на вилле «Альма» для гостей. Не отказывайся. Это будет дом твой мачехи. Ты сразишь всех наповал.
Я ошалело вернулась к креслу.
Леди Диана спала.
— Ваше королевское высочество, — шепнула я, поправляя плед, — как там на небесах?
— Я души не чаяла в своих мальчиках, — ответила она, и я увидела, как по левой щеке прокатилась слеза.
И вот моя история подошла к концу.
Все так и вышло.
На следующий день нас пригласили поиграть для гостей на вилле «Альма» в местечке Штаад. В ночь на Рождество. 25 декабря. На семейном карнавале. Деньги предложили очень приличные, но ребята колебались — квартет обычно не выступал в частных домах, и только мое красноречие переломило ситуацию. «Едем!»
В семь вечера за нами приехал пикап, и вот мы уже петляем по черному серпантину среди рождественских огней.
Надо ли говорить о том, что я была напряжена, как палец на спусковом крючке револьвера. Перед отъездом наспех заглянула в заветную книжку. Ноготь угодил в финальную строчку сказки про Красную Шапочку: И, сказав эти слова, злой Волк бросился на Красную Шапочку и съел ее.
Но еще в детстве я читала эту же сказку в другой книге с другим концом и исправила в своей неправильные слова большими детскими буквами красным карандашом:
Но, по счастью, в это время проходили мимо домика дровосеки с топорами на плечах.
Услышали они шум, вбежали в домик и убили Волка. А потом распороли ему брюхо, и оттуда вышла Красная Шапочка, а за ней и бабушка — обе целые и невредимые.
Словом, я не знала, как понимать прочитанное. Впервые в жизни не знала и ехала в смятении чувств.
Весь мир радовался Рождеству, за каждым поворотом глаз озаряли сладости швейцарского праздника: витрины в морозных узорах, елки на улицах, серебристые мешки подарков в руках Санта-Клауса, уютная сытая радость, уложенная, как елочные украшения, в глубокую картонную коробку с белой ватой. Одна я чернела в бенгальском небе силуэтом Бэтмена.
Пикап подъехал к вилле. Выгрузились. И слуга в праздничной ливрее повел пятерку музыкантов внутрь дома.