Я сбавил скорость, через десять минут съехали на обочину,
Кварг показывал дорогу. В самой чаще машину загнали в кустарник, я забросал ее
ветками и оставил с включенным мотором на случай, если возвращаться придется…
очень быстро. Кварг кивнул, приглашая полюбоваться на старенький жигуленок, что
сиротливо затаился под пихтой, словно голодный олень, прячущийся от дождя.
– Как вам эта машина?
– Серенькая, – сказал я, – неприметная… Верно?
– Да, – согласился он. В голосе звучало глубокое
уважение. – Именно из-за этого она и здесь.
Он подошел ближе, нажал на брелке кнопку, с легкими щелчками
открылись все замки, отключилась сигнализация, а крышка багажника открылась с
такой прытью, словно курсант вскакивает перед генералом. В серебристом лунном
свете тускло блеснули плотно уложенные стволы автоматов, пулеметов,
гранатометов и ровные ряды гранат.
– Я зайду с тыла, – сообщил он. – Открою огонь…
– Понятно, – прервал я нетерпеливо. – Отвлекающий, а мы
с торкессой прорвемся там, где ну никак не ожидают: прямо в главные ворота. Но
ты уверен, что вашего генерала привезли именно сюда?
– Здесь их база, – ответил он хмуро. – Они ее маскируют
под секретный военный объект, но на самом деле это база Петушки. Там в подвале
суперкомпьютер! Если в него заглянуть, увидим все их тайны…
– Заглянем, – пообещал я. Вспомнил, что Бог наглых не
очень-то любит, хотя и выпустил нас немало, это чтоб караси не дремали и
человечество не погибло от сонной болезни, добавил смиренно: – Если сперва не повзрываем
там все…
Он взглянул с уважением.
– Знаете, если выбирать между жизнью нашего резидента и
доступом в их компьютер…
– Не продолжайте, – остановил я. Улыбнулся. – Незачем,
мы ведь понимаем друг друга?
Он взглянул мне в глаза, зябко передернул плечами и пугливо
уронил взгляд:
– Боюсь, что понимаю.
Я махнул рукой:
– Жаль, машину нельзя, а то бы на ней… Ладно, действуй.
Он нагрузился оружием, став похожим на универсальный магнит,
к которому наприлипало не только железо, улыбнулся нам грустно и растворился в
темноте. С той стороны в небе светят красные звезды, но я вспомнил, что в нашем
небе только одна красная, да и то не звезда, а планета – Марс, остальные же
похожи на осколки льда, так что эти красные звезды – всего лишь сигнальные
лампочки на сторожевых вышках, никаких кашпировских.
Небо прорезал яркий слепящий свет, я невольно закрыл глаза и
прижал торкессу к земле. Хотя мы далеко за деревьями, никто нас не узрит, но
переход от тьмы к яркому свету ударил по глазам, как кувалдой. Торкесса часто
задышала под моей рукой, я на всякой случай пощупал, на что это так надавил, но
вроде бы все в порядке, на плечо, неужели у нее там эрогенные зоны размером с
теннисный корт, ну прямо натурщица Пикассо…
Она прошептала едва слышно:
– Там охрана…
– Как же без нее?
– Их просто сотни!
Я кивнул, напыжился, вздул мышцы и принял мужественный вид,
лежа с упором. Кому, как не мне, знать, что любую секретную и сверхсекретную
базу охраняют слепые и глухие кретины, которые только и умеют, что подпрыгивать
на три метра, когда стреляют в их сторону, сами же непрерывно палят холостыми
патронами в небо, каждого легко перешибить хоть соплей, хоть взглядом,
маломальское сопротивление оказывают только босс и его секретарша, красивая и
злобная тварь, убивать женщину вроде бы рука не поднимется, вот она и…
– Прорвемся, – ответил я исполненным безумной отваги
голосом и выпятил оквадраченную челюсть.
– Я хотела бы… – сказала она жалобно, я торопливо зажал
ей рот, она вытаращила глаза, начала в испуге отбиваться. Я продолжал зажимать
ей рот, она ухитрилась укусить меня за ладонь, наверное, зубы умеют
выдвигаться, я с проклятием отдернул руку и прошипел зло:
– Умолкни, дура!.. Ты всех погубишь!.. Но сперва
погибнешь сама!
Она вытаращила глаза, спросила с враждебностью:
– Почему это?
Я сказал настойчиво:
– Запомни один из самых краеугольных законов! Стоит
тебе упомянуть… мне или кому-то другому, что именно ты хотела, что планируешь
достичь в жизни… стоит начать строить планы, вспоминать о любимых – и ты
обречена. Самое опасное – вытащить фотографию семьи и показать кому-нибудь.
Мол, вот меня ждут жена и дети, а когда я вернусь, то стану умной и красивой…
Она помолчала, ответила рассерженно:
– Я и так умная и красивая. Ладно, если на этой планете
такие странные законы… Но меня не ждут жена и дети. Я вовсе не самец, как ты
мог бы заметить, если бы не был так уж упоен берсеркизмом. А щит ты грызть
умеешь?.. Ой, че это?
Она с отвращением смотрела, как я раскрыл коробочку с кремом
для обуви или гуталином и зачерпнул полную горсть.
– Зачем?
– А вот зачем…
Она завизжала и начала отбиваться, но я удержал, вымазал
хорошенькую мордочку гуталином так, что остались только розовые кончики ушей. А
потом и те зачернил, чтобы не светились в темноте чистотой и непорочностью.
– Какой же ты, – сказала она с сердцем, проглотила то,
что вертелось на языке, добавила со вздохом, – предусмотрительный… Настоящий
наемник.
Я встал, отряхиваться не стал, мужчина должен быть слегка
неряшлив, вернулся к арсеналу в багажнике жигуленка. В том же призрачном лунном
свете матово блестят недавно смазанные пистолеты, автоматы всех систем,
гранатометы, снайперские винтовки, стингеры, гранаты, взрывчатка, пулеметы, а в
отдельном ящике, как указывает надпись, бронежилеты всех степеней защиты,
бронедоспехи, сервомеханизмы, различные шпионские штучки, наподобие безобидных
с виду авторучек, что стреляют усыпляющими пулями, вспарывают стены лазером,
служат прожектором, а при необходимости их можно ставить на время, как
небольшие атомные бомбы.
– А вот это специально для тебя, – сказал я, стараясь,
чтобы мой голос прозвучал нежно. – Женщин надо беречь.
Она с ужасом косилась на кевларовый бронежилет. Я вообще-то
из жалости выбрал третий номер, хотя мог бы и восьмой, в восьмом можно в
открытый космос, в третьем же удается двигаться и даже ходить.
Она взмолилась:
– Может быть, я могу хотя бы без… без этого?
– Надо, – сказал я. – Он спасет тебе жизнь. Не
единожды.
– Каким образом?
– Это не простой жилет, – объяснил я. – Вроде бы
стандартный, верно? Но может выдержать попадание из танкового орудия или
противотанковой ракеты. В то же время его можно легко пробить алюминиевой
вилкой.
Она сделала большие глаза.
– Это… как это?