Завещание Сталина - читать онлайн книгу. Автор: Эдуард Скобелев cтр.№ 13

На рассвете того же дня переодетый под сибирского мужика денщик отправился в Москву с письмом к какому-то личному другу адмирала, а самого Верховного Правителя, вовлечённого в вихрь заговора, через две недели верхушка чехословацкого корпуса сдала «эсеро-меньшивистскому Политцентру» в Иркутске вместе с 29 вагонами российского государственного золотого запаса за пропуск эшелонов к Владивостоку.

Сколько трагедии скрывает эта преподлейшая сделка, главное в которой никогда не было обнародовано!

А 7 февраля адмирала Колчака, именитого учёного, исследователя Заполярья, организатора борьбы против насильственного революционного переворота, расстреляли без суда и следствия.

Подло и трусливо, что выражало главную суть распространявшейся власти заговорщиков и их невежественных и нетерпимых к инакомыслию пособников из обманутого простолюдья.

В последние минуты жизни адмирал сумел проявить то же бесстрашие, с которым прошёл свою короткую жизнь — он умер в 46 лет. Он держался спокойно и решительно отказался от предложения — завязать ему глаза.

— Ещё чего! Такое недостойно ни нашего звания, ни положения!..

— По вгагам геволюции — пли!..

Он был смертельно ранен на песчаном берегу Ушаковки, стремительного притока Ангары. Тело, в котором ещё спорила жизнь, скрутили верёвками и опустили в прорубь. В сером рассвете расстрелыцики хлестали кружками водку: прихватили с собой целый бочонок. Но водка «не шла»: их потрясло мудрое спокойствие человека, до конца исполнившего долг совести. Они блевали и остервенело матерились, догадываясь, конечно, что все они преступники.

Враги революции главенствовали среди тех, кто кричал о её победоносной поступи, кто действовал от её имени, но немногие, знавшие об этом наверняка, были лишены голосов…

Другая правда стала всё чаще являться Алексею Михайловичу с весны 1978 года, когда он похоронил лучшего специалиста головного КБ. Тот поехал проведать старого отца под Курск да и умер там от кровоизлияния. Прохоров лично вылетел на место — просмотреть документы умершего, выяснить обстоятельства смерти и поприсутствовать на похоронах. Его сопровождали два чина секретной охраны.

Умерший, Пётр Фомич Воронков, был удивительным инженером — экспериментировал целыми сутками. В его лаборатории дважды гремели взрывы, но оба раза он чудом отделывался лёгкими царапинами. Других пострадавших не было, — на время включения установки Пётр Фомич выпроваживал всех из помещений.

Для такого сына Отечества было бы не жалко выделить место и у Кремлёвской стены, но так пожелали его родственники — похоронить в деревне.

Отец Петра Фомича, Фома Петрович, в прошлом школьный учитель, которому было за 70, внезапно обнаружил цепкий ум и поразительную откровенность.

После поминок они вдвоём остались за поминальным столом, который медленно прибирала глухая родственница Фомы Петровича.

— Может, и я виноват в смерти сына, — грустно признался старик. — Я его вызвал-то для чего? Чтобы кое-что рассказать, что лежит на душе тяжёлым камнем…

И — поведал историю, ошеломляющую и почти невероятную.

Хотя, что в ней невероятного?

В 1942 году немцы расстреляли под Смоленском группу еврейских беженцев. Фоме Петровичу удалось спасти одного еврейского подростка. Вырастил его, выкормил. Заботился о нём больше, нежели о родном сыне: чтобы, не дай бог, позднее не попрекнул.

И что же? Определил приёмыша в Московский университет, и с тех пор от него ни слуху, ни духу — ни единого письмеца. И, мало того, наклепал приёмыш-то на Фому Петровича, будто бы он в годы немецкой оккупации был старостой и принимал участие в карательных расправах…

Прохоров хорошо помнит, что лучшего его разработчика почти целый год трясли органы. Конечно, защита директора спасла Воронкова от крайних мер, но кровушки у него попортили — будь-будь. Прохорову положили на стол предписание обкома партии — убрать Воронкова из головного КБ. Если бы он хуже понимал обстановку, он мог бы дрогнуть. Но он не дрогнул…

И пришёл день, когда захотелось разузнать об адмирале Колчаке, защищавшем иную правду, которую не отвергал напрочь и его отец. Захотелось разобраться во всех махинациях вокруг несчастной России, изобличить негодяев, объединённых преступной волей — овладеть чужим государством и присвоить себе его сокровища…

Он собрал много материалов, сделал выписки из сотен разных книг, даже и иностранных, и понял вдруг, обескураженный, что полной правды в бумагах нет, — она до того проста и вместе с тем до того сложна, что требует, быть может, для уяснения всей человеческой жизни, какого-то особого знания, мимо которого скользит и образование, и наука. «Вот ведь какая необъятная хитрость: знаешь про всё это, но оно настолько подлое и противоречащее человеческим понятиям, что не хочется верить. И это — главное, что уберегает ложь и подлость…»

Он хорошо понимал, томясь и беспокоясь, что именно на этой одноклеточной простоте, наглой лжи и беспощадном подавлении инакомыслия и держится нынешняя власть мировых заговорщиков, — теряются в беспомощности люди, осознав Правду, но бессильны передать её другим, ибо она предполагает не только иные знания, но и мощный авторитет изрекающего их, — каким авторитетом располагает в наше время честное сердце, которому противостоит мировая индустрия пропаганды, тысячи вышколенных негодяев, пользующихся самой современной коммуникационной техникой и действующих по всем психологическим законам внушения и зомбирования?

Ещё и другое прожигало горечью, и это было истиной причиной беспокойств: можно ли вообще сопротивляться наступлению заговорщиков, умело сталкивающих всех лбами и остающихся на плаву — в качестве посредников и судей?

Он так и не сумел докопаться до фактов, которые приоткрыли бы свет на махинации этих бандитов: каким образом Колчак или Деникин рассчитывались с «союзниками» за поставку складских запасов старого оружия и старого обмундирования? От источника к источнику схема расчётов двоилась, троилась, а то и вообще пропадала. Было ясно, что мошенники драли втридорога с несчастной, вновь оккупированной иноземцами России, но — как? Выяснилось, что существовали совершенно разные документы о количестве золота в каждом вагоне, и разбежка была потрясающей — растащили собственность русского народа, которую он никогда не видел и никогда не увидит…

Негодяев интересовали власть в России и сокровища России, потому им была необходима гражданская война, — чтобы потопить в крови всех, кто мог препятствовать их диктатуре.

Первым, кто мог встать на их пути, был Ленин, запрограммированный для выполнения интересов, лишь номинально связанных с интересами российского общества. После захвата политической власти он был уже не нужен, как был совершенно необходим для её победы. Главной фигурой сделался Лейба Бронштейн-Троцкий, имевший глубокие связи с финансовым капиталом в США и оттуда командированный в Россию.

Прогремел выстрел Фанни Ефимовны Каплан. Но получилась небольшая осечка — Ленин был покалечен, но остался жив.