– Этот тот, который хотел убить
вас? – спокойно спросил генерал. – Под лестницей валяется, без
сознания. Я ему правую ногу и правую руку прострелил. Нет, есть еще порох в
пороховницах! Метко вложил, впрочем, оружие у меня всегда в порядке, наградное.
Мне его Георгий Константинович Жуков лично вручил, стоящая вещь, «наган», не
пукалка какая-нибудь! Ну что за молодежь слабая пошла! У меня сколько ранений,
ни разу в обморок, как баба, не падал, с простреленной рукой сам в санбат
дотопал, а этот. Тьфу!
Он замолк и поинтересовался:
– Евлампия Андреевна, вам плохо?
– Нет, – прошептала я, – мне
очень хорошо.
В наступившей тишине вдруг возник высокий,
воющий звук, и во двор влетели машины. Ну не идиоты ли! Зачем носиться с
сиреной по спящему поселку? А уж народу прикатило. Из микроавтобуса горохом
посыпались люди. Вот они зашагали по дорожке, и первым со злым, нервным
выражением на лице двигался Володя Костин. Я перевела взгляд. Из «Волги»
вылезла женщина, та самая, что дотащила мои «Жигули» до бензозаправки.
– Лампа, – прогремел майор, – а
ну поди сюда, немедленно!!!
Став ниже ростом, я сползла по лестнице и,
стараясь не смотреть на стонущего Виктора Славина, над которым склонился врач,
спросила:
– Чего тебе?
– «Чего тебе», – передразнил
майор, – ну погоди, ну погоди, ну погоди…
Что это с ним, как заело, никак не договорит
до конца.
Лихая автомобилистка вошла в комнату. Сегодня
она опять была в джинсах и светлой футболке.
– Привет, – сказала женщина, –
рада найти тебя живой, ты мне понравилась, ну что, больше не забываешь на
датчик бензина поглядывать?
Я разинула рот и бесцеремонно
поинтересовалась:
– Слышь, Володя, а это кто?
Костин, пробормотав последний раз «ну,
погоди», неожиданно спокойно ответил:
– Майор Мартынова.
– Разрешите представиться, –
хмыкнула дама, – Ксения Михайловна, впрочем, можно без отчества. Для тебя
я Ксюша.
– Лампа, – пробормотала я, –
просто Лампа.
– Знаю, наслышана, – улыбнулась она,
в ее голубых глазах запрыгали чертики, – ты мне понравилась, ей-богу.
– Ты мне тоже!
– Ведьма ведьму видит издалека, –
сообщил входящий Слава Самоненко, – привет, Лампец-молодец, опять
отличилась? Молоток, у Костина чуть инфаркт не приключился. Давай, говорю,
возьмем Лампуделя в отдел, отличный работник выйдет, ну глуповата чуток, ну
лезет, куда не надо, ну мешает всем, зато какой энтузиазм, какая
работоспособность. Какая смелость…
– Заткнись! – рявкнул Володя и
велел: – Всем за работу, Лампа, иди на веранду!
– Но… – попыталась вякнуть я.
– Молчать! – завопил приятель так,
что рюмка, стоявшая на буфете, жалобно тренькнув, распалась на две части.
– Иди, иди, – шепнула Ксюша, –
видишь, начальство озверело, сейчас всем мало не покажется.
– Идиоты, – бушевал Володя, –
кретины, ну погодите, ну погодите, ну погодите!
Не понимая, отчего он так взбесился, я прошла
на веранду и села в кресло. С места не сдвинусь, пока он не извинится. Вдруг с
улицы послышалось шуршание, в ворота влетел «Рено Меган» с помятыми крыльями.
Не говоря ни слова, Ребекка ворвалась на террасу, схватила меня в охапку и
прижала к своей груди. Я уткнулась носом в ее дивно пахнущие французскими
духами волосы и ощутила, что наши сердца бьются в унисон. Странно, однако,
складывается судьба, вот уж не думала, что встречу такую подругу.
Глава 31
Прошло несколько дней, наполненных
невероятными событиями. В пятницу Володя приехал в Альябьево и, устало
шлепнувшись на веранде на диван, сказал:
– Глаза бы мои тебя не видели.
«Уши бы мои тебя не слышали», – хотела
парировать я, но прикусила язык. Очень уж измученным выглядел Костин. Из
гостиной вышла Ребекка. За последние дни она осунулась, похудела, на ставшем
маленьким личике горели лихорадочным огнем огромные блюдца глаз.
– Я имею право знать правду, –
твердо заявила она.
Володя кивнул:
– Да, естественно.
– Вы расскажете, что произошло?
– Садитесь, Бекки, – ласково
произнес майор, потом перевел глаза на меня и добавил: – Устраивайся,
Лампудель.
– Ты больше не сердишься, – обрадовалась
я.
– Какой смысл злиться на ворону, когда
она пикирует на червяка, – вздохнул Володя.
Я хотела было поинтересоваться, на кого,
ворону или червяка, смахиваю я, по его мнению, но подумала и не стала. Пусть
сначала объяснит, что к чему, а там посмотрим.
– Знаете, девочки, – неожиданно
начал майор, – только не смейтесь, но я даже обращался к
специалистам-генетикам, чтобы понять, прав ли в своих рассуждениях. Они-то меня
и просветили. Берут, понимаешь, двух мух, одну крылатую, другую бескрылую, и
получают потомство: три крылатые, две – без крыльев, а уж этих мух…
– Слушай, – не выдержала я, –
эдак ты никогда до сути не доберешься. Ну при чем тут мухи?
– А при том, – спокойно пояснил
майор, – вот я всегда удивлялся, ну почему в старых дворянских усадьбах
так много портретов предков…
– Хранили память о пращурах, –
пожала плечами Ребекка.
– Зачем?
– Ну… нравилось им.
– А вот и нет, – ответил
приятель, – род берегли, чистоту крови. И все вокруг знали – у того дед
сумасшедший, не надо за него дочь замуж отдавать, потомство больное пойдет…
– Ну при чем тут это?
– Да при том, – пробормотал
майор, – что наука догадывается, а история подтверждает: ребенок,
родившийся от женщины и мужчины, не всегда становится похож на мать и отца.
Очень часто он получает черты деда, прадеда, дядьки. Причем речь идет не только
о внешнем сходстве, характер – вот главное, чем наделяется младенец. И по моему
глубокому убеждению: что родилось, то и выросло. Конечно, правильным воспитанием
можно что-то подкорректировать, но стержень останется.
Так получилось с Николаем Славиным и вообще со
всеми детьми Вячеслава Сергеевича.