Я уставилась на эту высокую фигуру в переливающемся белом
плаще. Он стоял неподвижно, как мраморный. Даже мистер Оливер, самый старый
вампир, которого я в жизни видела, прямого солнечного света избегал. А этот
Уоррик тут стоит, будто призрак, который освоил хождение при свете. Конечно, он
сейчас не шел. Он стоял в покачивающихся тенях деревьев. На открытый солнечный
свет на поляне он не пытался выйти. Может быть, если бы не эта полоска тени, он
бы вспыхнул синим пламенем. Может быть.
Я пошла к нему, напрягая все чувства, но никакой посторонней
силы, кроме исходящей от него, не ощутила. Конечно, это могла быть засада,
западня, но я так не думала. На всякий случай я остановилась на приличном
расстоянии. Если замечу какое-то движение, смогу заорать, позвать на помощь и
помчаться к дому. Даже пару выстрелов успею сделать.
Уоррик стоял, склонив голову так низко, что лицо его было
полностью скрыто капюшоном. Он был неподвижен, будто бы и не знал, что я здесь.
Только ветерок еле шевелил складки белого плаща. Рыцарь был похож на статую,
закрытую чехлом.
Чем дольше он так стоял, тем более жутким мне это казалось.
Я не выдержала первой.
– Чего ты хочешь, Уоррик?
По закрытой плащом фигуре прошла дрожь, и Уоррик медленно
поднял голову. По мужественному, сильному лицу распространилось гниение. Кожа
была черно-зеленой, будто этот тонкий слой тканей выдерживался в столетиях
смерти. Даже синие глаза потускнели, как бельма, как у рыбы, которая так давно
уснула, что уже не годится для еды.
У меня отвисла челюсть. Можно было бы подумать, что я уже
ничему не поражусь после того, что Иветта с ним сделала, но это оказалось не
так. Есть зрелища, к которым привыкнуть трудно.
– Это Иветта тебя наказывает?
– Нет, нет, моя бледная госпожа спит во гробе. Она
ничего не знает о том, что я здесь.
Только голос его остался «нормальным» – сильным и твердым.
Совсем не подходящим к тому, что сталось с телом.
– Что с тобой происходит, Уоррик?
– Когда солнце взошло, я не умер. Я решил, что это знак
от Бога. Что Он дает мне позволение окончить это нечистое существование. Что Он
позволил мне последний раз ходить в свете. Я вошел в свет восходящего солнца, и
я не сгорел, но случилось вот что.
Он выпростал руки из плаща, показав сереющую кожу. Ногти у
него почернели, и кончики пальцев съежились.
– Это заживет? – спросила я.
Он улыбнулся, и даже при его страшном виде это была улыбка
надежды. Разложившееся лицо излучало свет, ничего общего не имеющий с
вампирской силой. Над ним порхала бабочка.
– Скоро Господь призовет меня к себе. Я же все-таки
мертвец.
С этим я спорить не могла.
– Зачем ты пришел сюда, Уоррик?
Вторая бабочка подлетела к первой, к ним присоединилась
третья, и они закружились каруселью над головой мертвого рыцаря. Уоррик
улыбнулся им.
– Я пришел предупредить тебя. Падма боится Жан-Клода и
вашего триумвирата. Он будет добиваться вашей смерти.
– Это не новость.
– Наш Мастер, Морт д'Амур, приказал Иветте уничтожить
вас всех.
Это уже новость.
– Почему?
– Я не думаю, будто хоть один член совета на самом деле
верит, что Жан-Клод хочет организовать альтернативный совет в этой стране, но
все считают его представителем нового, легального вампиризма. Провозвестником
изменений, которые могут смести их старый мир. Старейшие, у которых достаточно
силы, чтобы удобно себя чувствовать, не хотят перемены статус-кво. Когда
начнется голосование, Анита, против вас будут двое.
– А кто еще будет голосовать?
– Ашер представляет свою госпожу, Белль Морт, Красивую
Смерть. Он ненавидит Жан-Клода чистой и жгучей ненавистью, жгучей, как солнце
через стекло. Вряд ли ты можешь рассчитывать на его поддержку.
– Значит, они приехали нас убивать.
– Если бы просто вас убивать, Анита, вы уже были бы
мертвы.
– Тогда я не понимаю.
– Падма слишком сильно боится, но наш Мастер, думаю,
был бы удовлетворен, если бы Жан-Клод оставил свой пост здесь и стал бы членом
совета, как ему положено.
– Первый же соискатель, который бросит ему вызов, его
убьет, – сказала я. – Спасибо, не надо.
– Так утверждает Жан-Клод, – ответил
Уоррик. – Я начинаю склоняться к мысли, что он себя недооценивает.
– Он просто осторожен, и я тоже.
Над головой Уоррика порхало целое войско бабочек,
переливаясь разноцветным облаком. Одна села ему на руку и покачивала
крылышками, питаясь от мертвой плоти.
Сила Уоррика гудела вокруг моего тела. Сила, конечно, не на
уровне члена совета, но вполне на уровне Мастера. Уоррик был Мастером вампиров,
а вчера еще не был.
– Ты берешь силу у кого-то?
– У Бога, – ответил он.
Да, конечно.
– Чем дольше мы находимся вдали от Мастера, тем слабее
становится Иветта и тем больше растет моя сила. Еще раз вошел в мое тело Святой
Огонь Извечного Света Божьего. Быть может, Он простит мою слабость, Анита. Я
боялся смерти. Мук ада я боялся больше, чем Иветты. Но я иду в свете, я снова
горю силою Божьей.
Лично я не верила, что у Бога есть собственная камера пыток.
Ад отделен от Бога, от Его силы, Его энергии, от Него самого. Мы ходим в свете
силы Его каждый день нашей жизни, и для нас этот свет как белый шум, мы его не
замечаем, не слышим. Но объяснять Уоррику, что он столетиями давал Иветте себя
пытать из страха перед вечными мучениями, которых (как я считаю) не существует,
казалось мне бесполезным. И даже жестоким.
– Я рада за тебя, Уоррик.
– Я попрошу тебя о милости, Анита.
– Ты хочешь сказать – об одолжении?
Мне не хотелось соглашаться на то, что я могла не так
понять.
– Да.
– Проси.
– У тебя есть с собой крест?
Я кивнула.
– Покажи мне его, пожалуйста.
Я не думала, что это удачная мысль, но... Потянув крест за
цепочку, я вытащила его наружу. Он не пылал, просто висел.
Уоррик улыбнулся:
– Святой Крест не отвергает меня.
У меня не хватило духу объяснить ему, что крест не всегда
пылает в присутствии вампиров. Похоже, что он горит, лишь когда вампир задумает
мне вред, хотя бывают и исключения. Я, как и Уоррик, не вопрошала мудрость
Бога. Я считала, что Он знает, что делает, а если Он не знает, то и мне лучше
не знать.
Уоррик подошел к опушке и нерешительно остановился в своем
белом плаще с черной подкладкой. На его лице отразилось смятение. Он хотел
войти в последнюю полосу чистого света и боялся. Я его могла понять.