Иисус. Возвращение из Египта - читать онлайн книгу. Автор: Энн Райс cтр.№ 41

— Сколько же седых волос у этого Филона Александрийского? — проговорил раввин, и все рассмеялись, и опять я не понял почему.

Тем не менее я чувствовал себя гораздо лучше. Ведь говорили не обо мне.

— Если бы ты был его обвинителем, то он бы точно поседел! — ответил Клеопа.

Я услышал, как Иосиф шепотом отчитывает Клеопу, но мальчики в комнате смеялись, и на лице старого раввина засияла широкая улыбка.

Клеопа не мог остановиться.

— Давайте соберем деньги, — обвел он комнату рукой, — и отправим раввина в Александрию. Там очень нужны фарисеи, чтобы приструнить нерадивых!

Снова смех. Смеялся старый раввин. Смеялись два других раввина. Смеялись все.

— Благодарю тебя за подарок, — сказал старый раввин. — Ты не изменился за это время. Что ж, раз вы теперь вернулись, и все знают, какие вы умелые работники, то посмотрите сами, какую работу нужно произвести в синагоге, которую наш старый плотник, Господь упокой его душу, не смог выполнить в годы, пока вас не было.

— Я уже вижу, что нужно сделать, — ответил Иосиф, — и мы твои слуги, мы сделаем все, что ты пожелаешь. Сразу скажу, что внутри здание нужно заново покрасить и поправить дверные проемы, а наружные стены мы оштукатурим и еще починим скамьи, если нам будет это позволено.

Тишина.

Я оторвал глаза от пола. Три старика смотрели прямо на меня.

Почему? Что еще они хотят спросить? Что еще нужно сказать? Я почувствовал, что лицо мое снова вспыхнуло. Я краснел, но не знал почему. Я краснел под взорами всех и каждого, кто был в комнате. Слезы текли по моим щекам.

— Посмотри на меня, Иисус бар Иосиф, — обратился ко мне раввин.

Я послушался.

Он спросил меня на иврите:

— Почему финикийцы состригли Самсону волосы?

— Прошу простить меня, ребе, но это были не финикийцы, — ответил я на иврите. — Это были филистимляне. А сделали они так для того, чтобы лишить Самсона силы.

Потом он заговорил по-арамейски:

— Где сейчас Элиша, вознесенный на небо на колеснице?

— Прошу ребе простить меня, — ответил я, тоже по-арамейски. — Вознесен в колеснице был не Элиша, а Илия, и он сейчас с Господом.

Следующий вопрос был на греческом:

— Кто тот, что пребудет в саду Эдемском и записывает все, что происходит в этом мире?

Я ответил не сразу. Подумав, сказал по-гречески же:

— Никто. В Эдеме никого нет.

Раввин посмотрел направо, потом налево. Два другие раввина тоже посмотрели на него, затем они все вместе воззрились на меня.

— В Эдеме никто не записывает деяния нашего мира? — повторил старый раввин, подняв брови.

Я снова задумался. Я отлично понимал, что должен говорить то, что знаю. Однако я не мог объяснить, откуда у меня это знание. Или это память? Я сказал по-гречески:

— Люди говорят, что это Енох, но Эдем пуст и будет пуст до тех пор, пока Господь не скажет, что весь мир снова станет раем.

Раввин вернулся к арамейскому языку:

— Почему Господь нарушил свое обещание царю Давиду?

— Господь не нарушил его, — немедленно ответил я. Это я знал давно и твердо. Мне даже не надо было задумываться над ответом. — Господь не нарушает обещаний. Престол Давида там…

Раввин заговорил не сразу. Молчали и остальные. Старые раввины на этот раз даже не переглядывались друг с другом.

— Почему на престоле нет царя из рода Давидова? — спросил раввин громче, чем раньше. — Где этот царь?

— Он придет, — сказал я. — И дом его будет вечен.

Лицо раввина смягчилось. Он снова заговорил тихим голосом.

— Не плотник ли построит этот дом? — проговорил раввин.

Смех. Старики засмеялись первыми, потом — мальчики, сидевшие на полу. Но старый раввин не смеялся. Я заметил, как по его лицу скользнула печаль, но потом она исчезла, и раввин ждал моего ответа, глядя на меня добрыми глазами.

Лицо мое пылало.

— Да, ребе, — выпалил я. — Плотник построит дом царя. Плотник всегда нужен. Даже сам Господь время от времени становится плотником.

Старый раввин удивленно смотрел на меня. Все вокруг зашумели. Мой ответ никому не понравился.

— Объясни, что это значит, — велел мне раввин на арамейском языке.

Я припомнил слова, что не раз говорил мне Иосиф:

— Разве не Господь сказал Ною, какого размера должен быть ковчег и из какого дерева его строить? Разве не Он сказал, что ковчег нужно осмолить внутри и снаружи, не Он ли сказал, какой высоты сделать ковчег и где Ной должен прорубить окно, а где дверь, с точностью до локтя?

Я остановился.

Лицо старейшего из раввинов медленно осветилось улыбкой. Больше я ни на кого не смотрел. Было тихо.

— И разве не верно, — продолжил я на нашем родном языке, — что Господь сам послал пророку Иезекиилю видение о новом храме, определив размеры галерей, и колонн, и ворот, и алтаря, показав, как все должно быть сделано?

— Да, это верно, — улыбался старый раввин.

— И еще, господин мой, — не умолкал я, — разве не Премудрость сказала, что, когда Господь создавал мир, Премудрость была там как главный работник, и если Премудрость не есть Господь, что тогда Премудрость?

Тут я умолк, удивившись собственным словам. Не знаю, откуда они взялись. Но потом я продолжил:

— Ребе, разве Навуходоносор не отправил плотников в Вавилон вместо того, чтобы убить их, потому что они знали, как строить? И когда Кир, царь персидский, повелел, что мы можем вернуться, плотники пошли домой строить храм, как указано это было Господом.

Тишина.

Раввин отступил. Я не мог понять выражение его лица. С опущенной головой я стал мучительно перебирать, что я сказал не так.

Не выдержав, я снова заговорил.

— Почтенный ребе, — сказал я, — со времен Синая там, где Израиль, там и плотник — плотник, чтобы построить скинию. И не сам ли Господь сказал нам, каковы должны быть размеры скинии, и…

Наконец раввин остановил меня. Он засмеялся и поднял руку, призывая меня и всех остальных к тишине.

— Это хорошее дитя, — произнес он, глядя поверх меня на Иосифа. — Мне нравится этот ребенок.

Остальные старики закивали, увидев, что кивнул старейший из них. Снова зазвучал смех, но не громкий хохот, а тихое посмеивание, бегущее по комнате.

Старый раввин указал на пол прямо перед собой.

Я уселся на циновку.

Раввин побеседовал еще немного, дружелюбно и спокойно, с Иаковом и другими мальчиками нашей семьи, но я уже ничего не слышал. Я знал только, что худшее позади. Сердце мое билось так громко, что я не сомневался, этот стук слышали все. Слезы я так и не вытер, но плакать перестал.