Песнь серафимов - читать онлайн книгу. Автор: Энн Райс cтр.№ 48

— Теперь и ты несешь этот груз, Меир, — сказала я.

— Нет, для меня это не груз. Я только молюсь и надеюсь, что Годуин не захочет отнять у тебя дочерей. Это было бы чудовищно, просто ужасно.

— Как монах может отнять у меня дочерей? — удивилась я.

Но не успела я высказать свой вопрос, как раздался громкий стук в дверь. Моя любимая служанка Амело сообщила, что прибыл граф Найджел, сын графа Артура, а с ним его брат Годуин, что она впустила их и проводила в самую лучшую нашу гостиную.

Я встала, чтобы идти к ним, но прежде чем успела сделать шаг, Меир поднялся и взял меня за руку.

— Я люблю тебя, Флурия, и хочу, чтобы ты стала моей женой. Помни об этом и о том, что я давно знаю твою тайну, хотя мне никто ничего не рассказывал. Я знаю даже, что младший сын старого графа — хороший человек. Верь в меня, Флурия. Я безгранично люблю тебя, и если сейчас ты не хочешь давать ответ на мое предложение, не сомневайся: я буду ждать, сколько потребуется, пока ты не примешь решение.

Надо сказать, Меир ни разу не произносил таких пространных речей при мне или при моем отце. Меня очень поддержали его слова, хотя я смертельно боялась того, что ожидало меня в гостиной.

Простите, я все время плачу. Простите, я не могу сдержаться. Простите, я не могу не вспоминать Лию, когда рассказываю обо всем этом.

Простите, я плачу и о Розе.

«Господи! Услышь молитву мою, внемли молению моему по истине Твоей; услышь меня по правде Твоей, и не входи в суд с рабом Твоим, ибо не оправдается перед Тобой ни один из живущих».

Вы, конечно, знаете этот псалом не хуже меня. Эту молитву я повторяю постоянно.

Я вошла в комнату, чтобы приветствовать молодого графа, унаследовавшего титул от отца. Я знала Найджела, потому что он тоже учился у моего отца. Он казался взволнованным, но не рассерженным. Я взглянула на Годуина, и меня снова сейчас поразили его кротость и умиротворение. Они окутывали его, словно он жил в совершенно ином мире.

Оба гостя приветствовали меня со всей почтительностью, какую только могли выказать женщине чужой веры, а я пригласила их сесть и выпить вина.

Моя душа трепетала. Что означает присутствие графа?

Вошел отец и потребовал ответа, кто находится у него в доме. Я велела горничной сходить за Меиром и попросить его прийти сюда, после чего дрожащим голосом ответила отцу, что у нас граф вместе со своим братом Годуином и что я предложила им вина.

Пришел Меир и остановился рядом с моим отцом, а я обратилась к слугам, собравшимся в ожидании приказаний, и отослала их.

— Что ж, Годуин, — начала я. — Что ты хочешь мне сообщить?

Я очень старалась не заплакать.

Если в Оксфорде узнали, что среди иудеев растут дети христианина, чем это нам грозит? Может быть, это запрещено, и нас будут преследовать? Есть множество законов против евреев, однако мои дети не являются законнорожденными детьми отца-христианина.

И захочет ли Годуин публично признать свое отцовство? Монах, которым так восхищаются его ученики, наверняка не захочет бесчестья.

Однако граф обладал громадным влиянием. Он был одним из самых богатых людей в королевстве и при желании вполне мог пойти против воли архиепископа Кентерберийского и даже короля. Нечто ужасное можно совершить и втайне, без огласки.

Размышляя об этом, я старалась не смотреть на Годуина, потому что он внушал мне лишь чистую и возвышенную любовь, а встревоженное лицо его брата вселяло в душу страх.

Я снова попала в безвыходное положение. Казалось, передо мной на шахматной доске две фигуры стоят друг против друга и ни одна не имеет возможности сделать удачный ход.

Не сочтите меня бессердечной из-за того, что в такой момент я была способна на холодные расчеты. Я винила во всем себя одну. Даже тихий и рассудительный Меир теперь зависел от меня, ведь он просил моей руки.

И вот я рассчитывала и прикидывала, словно упражнялась в арифметике. Если о нас узнают, нас обвинят в содеянном. Но если Годуин заявит о своих правах, его ждет бесчестье.

А вдруг девочек отнимут у меня и навеки заточат в замке графа? Этого я боялась больше всего.

Мое преступление заключалось только в умолчании, но шахматные фигуры уже замерли друг перед другом в ожидании движения руки.

Моему отцу придвинули стул, но он остался стоять, попросив Меира взять лампу и осветить лица обоих гостей, стоявших перед ним. Меиру совершенно не хотелось этого делать, это было заметно, поэтому просьбу отца исполнила я, попросив прощения у графа. Тот жестом выразил согласие, глядя мимо горящего огня.

Мой отец вздохнул, нащупал стул и сел. Он сложил руки на набалдашнике трости.

— Мне все равно, кто вы, — сказал он. — Я вас презираю. Если посмеете навлечь беду на мой дом, пожнете бурю.

Годуин встал с места и выступил вперед. Мой отец, услышав звук шагов, поднял трость, словно хотел его оттолкнуть, и Годуин остановился посреди комнаты.

О, какое это было мученье! Но затем Годуин, проповедник, воспламенявший толпы на площадях и в лекционных залах Парижа, заговорил. Его нормандский диалект французского был безупречен, как у моего отца и у меня — это вы можете слышать сами.

— Плод моего греха, — начал Годуин, — явлен передо мной. Я вижу, к чему привели мои себялюбивые действия. Теперь я понимаю, что мои бездумные поступки имели тяжкие последствия для других людей, но эти люди приняли все с великодушием и благородством.

Я была глубоко тронута его словами, однако отец выразил нетерпение:

— Только попробуй забрать у нас детей! Я обвиню тебя перед королем. Ведь мы, если ты вдруг забыл, евреи короля, и ты не посмеешь так поступить с нами.

— Нет, — ответил Годуин по-прежнему скромно и благожелательно. — Я ничего не сделаю против вашей воли, магистр Эли. Я пришел в ваш дом не для того, чтобы выдвигать требования. Я пришел с нижайшей просьбой.

— И о чем же ты просишь? Не забывай, — сказал отец, — я готов взяться за трость и отколотить тебя до смерти.

— Отец, пожалуйста! — Я молила его не торопиться и выслушать.

Годуин вел себя так, словно его терпения хватит даже на то, чтобы спокойно встретить толпу, собравшуюся закидать его камнями. Он объяснил, в чем суть его просьбы.

— Разве перед нами не два прекрасных ребенка? — задал он вопрос. — Не потому ли Господь дал их нам, что мы принадлежим к двум разным верам? Взгляните, как он одарил Флурию и меня. Я, никогда не надеявшийся обрести любящее дитя, вижу перед собой сразу двоих дочерей, а Флурия, не расстававшаяся ни на день с любимыми детьми, сейчас боится потерять их по чьей-то жестокой прихоти. Флурия, умоляю тебя: отдай мне одну из этих прекрасных девочек! Магистр Эли, умоляю вас, позвольте мне увезти с собой одну из этих прекрасных девочек! Позвольте мне взять ее с собой в Париж, где она получит образование. Позвольте мне видеть, что она растет христианкой, под заботливой опекой преданного отца и дяди. А вы сохраните у своего сердца вторую. Кому из дочерей отправиться со мной, решайте сами, а я приму ваш выбор, потому что вы лучше знаете их души. Вы знаете, которая из двоих будет счастлива в Париже, в новой жизни, а которая сильнее привязана к матери. Они обе любят вас, в этом я не сомневаюсь. Флурия, умоляю тебя понять. Для меня, верующего в Иисуса Христа, это очень серьезно — то, что мои дети не могут быть вместе с моими единоверцами, что они не знают о самом важном решении их отца: вечно служить господу Иисусу Христу, каждой мыслью, словом и делом Я не могу вернуться в Париж, не обратившись к тебе с мольбой: пожалуйста, отдай мне одну из девочек. Позволь воспитать ее христианкой. Давай разделим поровну плод нашего греховного падения, наше бесценное достояние — этих прекрасных девочек.