Гламур - читать онлайн книгу. Автор: Кристофер Прист cтр.№ 42

Я многому научилась у миссис Куайль, но впоследствии мне также пришлось по-новому перетолковать для себя многое из того, что она говорила. Например, она описывала гламур как некую ауру, «облако», сходное по своей природе с определенными мистическими явлениями астрального уровня. Но мое состояние невидимости было для меня настолько явственным и лишенным всякой мистической окраски, что я при всем желании не соотносила его с паранормальными способностями, свойственными ясновидящим или медиумам. И все же слово «облако», как оно звучало в ее устах, оказалось для меня полезным. Оно помогло мне зрительно представить процесс перехода из одного состояния в другое: сначала размывание границ, потом мягкое сглаживание очертаний, исчезновение отдельных деталей. Так все стало гораздо проще.

От нее я узнала о госпоже Елене Блаватской – основательнице теософского учения, которая занималась спиритизмом, собрала немало свидетельств о появлениях и исчезновениях с помощью облака и заявляла, что способна сама становиться невидимой. Я услышала о ниндзя в средневековой Японии, которые делались как бы невидимыми, отвлекая внимание врагов. Воин-ниндзя, облачившись в маскировочную одежду, устраивал засаду и мог часами в полной неподвижности ожидать появления противника, готовый в любую секунду внезапно напасть и убить с ужасающей свирепостью. Она рассказала мне об Алистере Кроули, который утверждал, что невидимость – простейшая и непреложная истина, и заявлял, что готов в доказательство пройти парадным шагом по улицам Мехико в ярко-красной мантии и золотой короне, да так, что никто его не заметит. Я услыхала историю о писателе Бульвер-Литтоне, который свято верил в свое умение становиться невидимым, чем буквально изводил друзей. Когда они собирались в его доме, он осторожно двигался среди них, доверчиво полагая, что никто не способен его увидеть, а потом громким криком сам обнаруживал свое местонахождение. Друзья неизменно сопровождали его «появление» почтительными возгласами удивления и восторга.

Именно миссис Куайль показала мне однажды с помощью зеркала, что я невидима.

В зеркале я видела себя всегда, поскольку, как и любой нормальный человек, ожидала именно этого. Я смотрела должным образом – и видела. Но как-то раз миссис Куайль устроила хитрость: поставила зеркало в таком месте, где я никак не рассчитывала его обнаружить, – сразу за входной дверью. Когда я вошла в дом, она пропустила меня вперед и последовала за мной. Я направилась прямо к зеркалу и, не сразу сообразив, в чем дело, сначала увидела только ее отражение, хотя она была позади меня. Несколько секунд, пытаясь разобраться, что же происходит, я не замечала в зеркале собственного отражения. Когда я наконец увидела, мне все стало понятно: я не была невидимой, то есть не делалась прозрачной, и законы оптики не нарушались, но благодаря облаку меня становилось трудно заметить.

Миссис Куайль говорила, что могла видеть меня всегда, даже когда я невидима для других людей, даже в тот раз перед зеркалом, когда я не увидела себя сама. Она была своеобразной женщиной: бесхитростной, простодушной, обыкновенной во всех отношениях, кроме этого единственного качества. Она рано овдовела и жила одна в окружении самых прозаических вещей: семейных фото, хозяйственных приспособлений, сувениров из Флориды, Италии и Испании, где она проводила отпуск с семьей. Ее сын служил в торговом флоте, обе дочери были замужем и жили в разных концах страны. Удивительно, но это была очень практичная и приземленная женщина, которая дала мне понять, насколько я оторвана от мира, наполнила мою голову множеством идей и снабдила кое-какими истинами, чтобы я поняла, кто я такая и на что способна. Между нами завязалась дружба – необычная, странная дружба. Она умерла внезапно от сердечного приступа за несколько месяцев до моего отъезда в Лондон.

Мы встречались с ней нерегулярно, порой не виделись неделями. Когда мы познакомились, я потихоньку заканчивала школу, так и оставаясь почти незаметной для одноклассников и учителей. Все же я благополучно переходила из класса в класс с удовлетворительными отметками по всем предметам, кроме рисования. Быть видимой становилось все труднее. Я находилась в постоянном напряжении и последний год учебы в школе страдала бесконечными обмороками и приступами мигрени. Только в одиночестве или в обществе миссис Куайль мне удавалось полностью расслабиться. После ее смерти – всего за пару дней до выпускных экзаменов – я почувствовала себя изолированной от всего мира и совершенно беззащитной.

В день совершеннолетия я получила от родителей неожиданный подарок. Когда я только появилась на свет, они внесли на мое имя небольшой страховой вклад. Теперь срок истек, и деньги можно было использовать. Мне как раз предложили место в художественном колледже в Лондоне с оплаченным обучением, но без стипендии. Нужно было на что-то жить, и деньги из страховки почти полностью решали эту проблему. Отец сказал, что готов добавить недостающую сумму. Так в конце лета у меня появилась возможность впервые в жизни покинуть дом, и я отправилась в Лондон.

Прошло три года. Студенчество – время серьезных перемен в жизни. Это период взросления, когда рвутся привычные связи детства – со школьными друзьями, с семьей. Это время, когда недавний подросток ищет свое место в новой, незнакомой компании сверстников, обретает знания и навыки, необходимые во взрослой жизни, когда полностью вызревает личность – независимое человеческое существо. Происходило все это и со мной, но одновременно и те, особые, качества тоже менялись. Я окончательно примирилась с собственной невидимостью, поняв, что она присуща мне от природы и никуда не денется.

Я снимала квартиру вместе с двумя соседками – тоже студентками из колледжа. Хотя при них я старалась оставаться видимой, все эти три года обе девушки пребывали в уверенности, что большую часть времени я провожу отдельно от них, скажем в собственной спальне. С этим пришлось смириться в первую очередь. Благодаря моим соседкам я поняла, что невидимый существует в сознании окружающих – они знают его, помнят о нем и даже воспринимают его физическое присутствие, однако попросту игнорируют его: с ним нечего делать. Соседки замечали меня только тогда, когда я сама этого хотела и прилагала усилия, а остальное время они вели себя так, будто меня нет вовсе.

В колледже было еще труднее. Само собой, я должна была не просто посещать занятия, но и быть замеченной: выполнять задания, сдавать зачеты и представлять готовые работы – в общем, требовалось ощутимое присутствие. Первый курс я продержалась, доведя себя при этом до полного изнеможения. В итоге мне удалось закрепить в сознании преподавателей факт собственного существования – но ценой здоровья. На втором курсе, по идее, должно было стать полегче, поскольку нам разрешали больше работать самостоятельно. Я выбрала общий курс коммерческой живописи, один из самых посещаемых, получив таким образом возможность затеряться в толпе студентов во время совместных занятий. И все же я постоянно находилась в жутком напряжении: быть видимой становилось все трудней, и я чувствовала себя измотанной до крайности. Я худела, страдала от приступов головной боли, меня то и дело тошнило.

Жизнь в Лондоне привела и к другим переменам. Дома я привыкла ускользать безнаказанной. В школе были дурацкие проделки и бессмысленное воровство. Но вне школы я очень быстро поняла, что легко могу смыться откуда угодно, не заплатив, что трата денег для меня – это вопрос желания. Теперь, оказавшись в Лондоне почти без средств, я потихоньку начала пользоваться этой возможностью и скоро вошла во вкус. Мало-помалу привычка превратилась в образ жизни.