– Питер? – позвала Зула. Стоя вот так, с приглашающе развернутой рукой, она чувствовала себя девушкой в выпускном платье, которую кинул парень.
– Просто схожу на разведку, – заверил он.
Голос и выражение лица были такие же, как тогда в машине по дороге из Британской Колумбии. Он юлил по полной программе.
– Что бы там ни происходило, – сказала Зула, – хакеры тут ни при чем. Это что-то гораздо серьезнее.
– Я быстренько, – ответил Питер, пряча глаза. Затем пробормотал: «Только гляну», втянул голову в плечи и начал подниматься по лестнице.
* * *
Четверо «Голда шу» пауками висели на решетках рядом с Марлоном. В квартире оставалось только трое.
Двигаться так было довольно просто. Процентов пятьдесят фасада занимали решетки вроде той, за которую держался Марлон. Вопрос был в том, как перебраться с одной решетки на другую. По большей части эту задачу облегчали другие элементы фасада: козырьки, кондиционеры, пучки проводов, наружные стояки, водосточные трубы и псевдоевропейские архитектурные излишества.
Прямо впереди к противоположному зданию тянулся жгут проводов. Марлон видел синюю витую пару, которую они с друзьями добавили, когда въехали. Можно было бы перебраться на другую сторону по жгуту, но уж больно рискованно; лучше спускаться по фасаду.
Окно на пятом этаже вылетело и осыпало его стеклом. Марлон зажмурился и втянул голову, пережидая ливень осколков, потом начал быстро уходить вбок, потому что одним разом дело не ограничилось: кто-то систематически бил в окно тяжелым предметом, и не просто тяжелым предметом, а прикладом. Марлон торопливо двинулся вдоль стены. Ребята, вылезавшие из люка, инстинктивно хотели следовать за ним, и Марлон яростно замахал в другую сторону, показывая глазами на приклад в окне пятого этажа.
На улице кричали. Он не обращал внимания.
Сверху бабахнуло, потом еще, и оба раза его чуть не оторвало от решетки взрывной волной. Полетели куски металла: видимо, замок на решетке сбили изнутри выстрелом. Не зная, что будет дальше, Марлон пополз быстрее, цепляясь за что попало, и скоро оказался на углу здания. Под ним узкий проулок соединялся с улицей, идущей вдоль фасада. Этажом ниже был сооружен козырек – видимо, очень давно, потому что металл насквозь проржавел от времени. Оно и к лучшему: новая крыша была бы скользкой. Марлон спустился по оконной решетке, затем, цепляясь за кронштейн кондиционера и водосточную трубу, обогнул угол и выбрался на козырек. С дальней стороны козырька, вдоль вертикального ряда лестничных окон, тянулся пук проводов, очень толстый, с множеством зацепок. Марлон покрепче сжал провода, уперся подошвами в кирпичи и начал спускаться по стене, словно большая муха.
На втором этаже он едва не рухнул, выпустив провода. В окне возникло лицо – так близко, что Марлон мог бы его коснуться, если бы не грязное стекло. По лестнице спускался европеец, крупный, одутловатый, с зализанными волосами, багровый от волнения. Лицо возникло на секунду и тут же пропало.
И все же, несмотря на стекло и шум, было слышно, как европеец выкрикнул по-английски одно-единственное слово: «ТЫ!»
Любопытство оказалось сильнее инстинкта самосохранения. Марлон решил спуститься пониже и посмотреть, кто этот «ТЫ», но тут его внимание вновь приковало окно, за грязным стеклом которого мелькнул еще один человек, спускавшийся с третьего этажа. Этот второй сильно отличался от предыдущего. Во-первых, он был чернокожий, что в здешних краях редкость. Ребята как-то говорили, что видели на пятом этаже высокого негра, и Марлон поднял их на смех: мол, меньше надо баскетбол по телику смотреть. Однако сейчас он сам видел негра, причем высокого. Негр держал в руках автомат – по компьютерным играм Марлон узнал «АК-47». В отличие от европейца негр шел осторожно, почти крадучись.
Миновав площадку, он спустился еще на пару ступенек и замер.
За все это время Марлон не шелохнулся, боясь привлечь к себе внимание. Теперь он заскользил так быстро, что в какой-то момент чуть не сорвался, повис на одной руке и еле-еле нащупал опору для ног.
В окно первого этажа он вновь увидел толстого европейца. Тот стоял спиной к Марлону, напротив другого европейца, который, видимо, только что вышел из подвала. Этот второй европеец был гораздо моложе, худой, длинноволосый, с густой щетиной. Лицо Марлон различал плохо, но поза явственно говорила, что парень обезумел от страха. Он вжался в стену, как будто что-нибудь выиграет, если отодвинется от толстяка на лишний дюйм. Голову он опустил чуть набок, а руки выставил перед собой.
Толстяк орал по-английски. Марлон не разбирал ни слова, отчасти из-за стекла и посторонних шумов (хотя перестрелка вроде бы улеглась), отчасти потому, что толстяк говорил с каким-то сильным акцентом.
А еще потому, что толстяк захлебывался от ярости. И ярость только росла от того, что он орал и жестикулировал.
Марлон понял: толстяк себя накручивает.
Накручивает, чтобы сделать с парнем что-то ужасное.
В руке толстяка появился пистолет.
Толстяк взвел курок и навел пистолет на парня, закрывавшегося бледными руками. Грянули три оглушительных хлопка. Толстяк что-то сказал с презрением и шагнул мимо оседающего на пол парня к лестнице в подвал.
Через мгновение негр крадучись скользнул за ним.
* * *
Когда Абдулла Джонс исчез с Минданао и объявился в Сямыне, Оливия Галифакс-Лин испытала смешанные чувства. Она потратила почти год, а МИ-6 – полмиллиона фунтов, чтобы создать ей фиктивную личность для работы тайным агентом в границах Поднебесной империи. И Оливия действительно всей душой ненавидела Абдуллу Джонса. Однако ловить исламистских подрывников она не подряжалась.
Как подтвердит любая фотография семейства Галифакс-Лин, последствия межрасовых браков непредсказуемы. У Оливии были брат и сестра. В брате валлийцы видели чистокровного валлийца; в Португалии его принимали за португальца, а в Германии турки обращались к нему на улице по-турецки. Младшая сестра выглядела типичной полукровкой, а вот Оливия могла пройти по китайской улице, совершенно не привлекая к себе внимания. В деревне ее, вероятно, определили бы как вайдижень, но в большом городе никто не заподозрил бы в ней вайгожень.
Их отец, экономист, родился и вырос в Пекине, но еще юношей перебрался в Гонконг, а оттуда – на университетскую работу в Лондон, где и познакомился с будущей матерью Оливии, логопедом. В семье говорили на английском и китайском. Оливия изучала в Оксфорде историю Восточной Азии. Считалось, что студент должен освоить по меньшей мере еще один иностранный язык, поэтому она два года посвятила русскому.
Ей нравилось тусоваться, и она много времени проводила в баре Сент-Энтони-колледжа. Там к Оливии как-то подсел преподаватель, спросил разрешения угостить ее выпивкой и очень мягко и обтекаемо, почти исподволь намекнул, что (кхм) МИ-6 знает о ее существовании. Оливия была польщена, но пресекла заход (если, конечно, это и впрямь был заход), сказав, что собирается получать степень магистра международных отношений в Университете Британской Колумбии, а потом, наверное, вернется на докторантуру в Сент-Энтони.