– Делай, что я говорю. Рассказывай. – Он ткнул тростью в Аллейна.
Макс заметил, что к ней прилипли раздавленная фасоль, рис и еще что-то.
– Нет! – крикнул Аллейн, свирепо глядя на отца.
Макс приготовился вскочить, чтобы предотвратить стычку. Кто его знает, какие у них тут нравы?…
Густав смотрел на сына несколько секунд, затем ухмыльнулся, вытер трость о скатерть и опустился в кресло.
– Эммануэль Мишелянж местный. Я был против. Местные тупы и ленивы, но сын настоял. Ну что ж, давайте попробуем. Толку от него никакого не было. Эммануэль проработал две недели, а потом парня нашли в Порт-о-Пренсе, в его джипе. С машины сняли колеса, двигатель и еще много всего. Он сидел за рулем, правда, самого руля тогда уже не было. Пенис и тестикулы у него были отрезаны. Для этого использовали ножницы.
Макс почувствовал неприятное ощущение в желудке.
Густав не сводил глаз с Аллейна. Тот смотрел на него, сжав кулаки, но Макс чувствовал, что он не собирается пускать их в ход. Отец это прекрасно знал.
– Мишелянжа задушили его собственными гениталиями, – произнес Густав. – Забили пенис в горло. А каждый тестикул подложили под щеку, вот так…
Густав продемонстрировал, вставив указательные пальцы в рот и оттопырив щеки. Он выглядел отвратительно, но смешно. Теперь его сходство с горгульей было поразительным.
– Полагаю, Шанталь о подобном исходе беспокоиться не следует, – проговорил Макс.
Густав зашелся смехом и ударил ладонями по столу.
– Наконец-то! – проревел он. – У нас появился человек с настоящим чувством юмора!
– Ты ублюдок! – крикнул Аллейн.
Макс подумал, что это относится к нему, но сын по-прежнему смотрел на отца. Затем выбежал из комнаты.
Они долго сидели молча. Максу хотелось поскорее убраться из этого дома.
Наконец Густав позвал горничных. Они вошли, все вокруг убрали. Потом одна вернулась с пепельницей, зажигалкой и коробкой с сигаретами. Он сказал что-то еле слышно, так что она была вынуждена наклониться. Старик схватил ее за плечо.
Горничная ушла. Густав взял из коробки сигарету без фильтра, прикурил.
– До инсульта я обычно выкуривал по сорок сигарет в день. Теперь могу позволить лишь одну. Чтобы поддерживать воспоминания. А вы?
– Бросил.
Густав кивнул.
Некоторые люди рождаются курильщиками. Карвер из таких. Он любил свою привычку. Вдыхал дым и надолго задерживал в легких, прежде чем медленно выдохнуть.
– Извините за инциденты, свидетелем которых вы стали. Во всех семьях возникают ссоры. Это нормально. Ваши родители живы, мистер Мингус?
– Нет. Мама умерла. Где отец, не знаю. Думаю, тоже умер. Где-то живут кузены и племянники, но о них ничего не известно.
– А родственники вашей покойной жены? Вы с ними встречаетесь?
– Иногда.
Густав кивнул.
– Аллейн рассвирепел насчет Эммануэля, потому что они друзья детства. Я сделал так, чтобы Эммануэль закончил школу, а потом колледж. Его мать была нянькой Аллейна. Он ее любил больше, чем мать. – Карвер пожал плечами. – Здесь, на Гаити, к слугам особое отношение. И называем мы их не слугами, а… с креольского это можно приблизительно перевести как «те, с кем пребываешь». Тут слугам не платят. Они живут с нами, «пребывают» с нами. Мы их одеваем, кормим, даем достойное жилье. Они за это готовят для нас, убирают, выполняют работу по дому, в саду. Феодальные порядки, я это знаю. – Карвер улыбнулся, показав зубы цвета жженого сахара. – Но посмотрите на эту страну. Девяносто восемь процентов населения получают огонь трением. Это вас не удивляет?
– Нет, – отозвался Макс. – В тюрьме тоже дикие нравы.
Густав усмехнулся:
– Тут не такое варварство, но рабство у гаитян в крови. И нет смысла пытаться изменить их природу. Своих людей я опекаю, как могу. Их дети ходят в школу. Многие кое-чего добились, перебрались в Америку, стали средним классом.
– Каким был Эммануэль?
– Очень способным, но имел слабость к женщинам. Это его сильно отвлекало.
– Мать Эммануэля, видимо, гордилась им.
– Не успела. Умерла, когда ему было пятнадцать.
– Жаль.
Густав раздавил сигарету в пепельнице. Вернулась горничная. Положила что-то перед Максом на стол. Это был компакт-диск Синатры «Дуэты» с автографом, написанным синими чернилами.
– Большое спасибо, – сказал Макс.
Густав улыбнулся:
– Надеюсь, вы получите удовольствие. В доме, где вы остановились, должен быть проигрыватель.
Они посмотрели друг на друга. Макс имел возможность убедиться, что Густав очень жесток, но, несмотря на это, старик ему нравился. Была в нем какая-то фундаментальная искренность, располагающая к себе.
– Я бы с удовольствием попил с вами кофе, но мне пора спать.
– Спасибо… – Макс на мгновение замолчал. – Не могли бы вы рассказать мне… о Винсенте Поле?
– Я бы мог говорить о нем всю ночь, хотя многое вам было бы неинтересно. Скажу лишь одно: я считаю его главным подозреваемым в похищении Чарли. Он не единственный, кто на это способен, но единственный, кому это было бы безусловно интересно.
– Почему?
– Он меня ненавидит. Многие ненавидят, такова жизнь. Но он особенно.
– Его допрашивали?
– Здесь не Америка. – Старик коротко рассмеялся. – Кроме того, кто осмелится его допрашивать? При одном упоминании имени этой обезьяны даже храбрые мужчины могут наложить в штаны.
– Но, мистер Карвер, – Макс смутился, – вы… человек с положением. Могли бы заплатить людям, чтобы…
– Убить его? Арестовать? С какими уликами, если пользоваться вашей терминологией? По подозрению в похищении моего внука? Неубедительно. Поверьте мне, я много думал о том, чтобы «допросить» Пола, как вы сказали. Невозможно. Винсент Пол тут большая шишка, очень могущественный. Только троньте его без причины, и мгновенно может вспыхнуть гражданская война. Но если будут доказательства, то я смогу его потревожить. Так что добудьте мне их. И верните мальчика. Пожалуйста. Умоляю вас.
12
Сидя в машине, которая везла его обратно в Петионвилл, Макс испытывал огромное облегчение. Он радовался, что выбрался наконец из этого дома. Надеялся, что больше с Карверами ему ужинать никогда не придется. Только сейчас Макс осознал, какое испытывал напряжение. Рубашка вся пропитана потом, болит голова. Нужно пройтись, успокоиться, побыть одному, подышать свежим воздухом, подумать.
Макс попросил сопровождающих высадить его у бара «Купол». Поначалу они возражали, говорили, им приказано привезти его к дому, ходить здесь ночью опасно, но ему удалось убедить их. Он сказал, что все будет в порядке, что это недалеко от дома.