Примерно так успокаивал себя Мельничук до последнего времени…
Конечно, нарушался “Закон об оружии”. Но ответственность за стрельбу из спортивного оружия вне тиров и стрельбищ административная – заводить дело из-за штрафа в два минимальных оклада не хотелось… А жалоб не поступало – аккуратные парни, крысиные трупики за собой прибирают, даже гильз не оставляют – пользуются гильзосборниками… Да и район, в конце концов, чище становится…
Милиция последнее время два знакомых джипа не останавливала…
Да и раньше, когда останавливала, в большом продолговатом ящике, заполненном окровавленными, лишенными хвостов крысиными тушками, никто не рылся. Боялись заразы, да и противно…
Зря.
Самые крупные экземпляры бывали внизу.
Он подумал: зачем все?
Нет, не так… Сначала он ничего не думал – по крайней мере не помнил ни одной своей мысли. Вообще ничего не помнил о последних секундах.
Когда способность осознавать окружающий мир вернулась – у ног лежало тело.
Мертвое.
Он сразу понял – мертвое.
Не надо щупать пульс и прикладывать к губам зеркало. У живых не торчат руки и ноги под такими углами – да и не сгибаются в таких местах. И главное – не может смотреть в потолок лежащий на животе человек. Если, конечно, действительно жив… Крови не было.
В подъезде не было никого – девчонка испарилась. Надо было уйти и ему. Немедленно. Но он стоял. Стоял и не мог понять: зачем все это? Зачем? Зачем? Зачем?
Они молчали, отойдя от деловито суетящихся у джипов камуфляжников.
Ваня намеренно отдавал инициативу собеседнику. А майор не знал, как сформулировать то, что думает… Майор Мельничук не был тупицей. Он знал, что любые игры, любые дурацкие забавы с оружием кончаются кровью. Всегда. Хорошо если малой – простреленной сдуру рукой или ногой.
Но иногда крови бывает много. Очень много. Оружие в руках – страшное испытание для психики. Расстрелянные караулы и двинувшие в бега вооружен– ные солдатики – вершина айсберга. Психологи удивленно разводят руками. Действительно, с чего? Отпахал человек полтора года, совсем немного остается, и не салага уже бесправная – заслуженный дедушка, и писем от невесты – прощай, любимый! – не получал… Нет причин! Нет! Есть только следствие – залитая кровью караулка. И, если не повезет, – еще трупы, уже штатских… Загадка.
На гражданке таких загадок не меньше – майор это знал как никто другой. Окровавленных загадок. Зарезанных, заколотых, застреленных – вроде беспричинно. Почему? Зачем?
Мельничук знал ответ. Думал, что знает. Ответ, явственно припахивающий мистикой…
Он считал, что любое оружие несет в себе кусочек души своих создателей. А создают оружие – настоящее оружие – для одной цели: убивать. Не сверкать на парадах и в музейных витринах; не грозить, пугать, и вообще не производить впечатление; не служить усладой влюбленным коллекционерам; не ставить рекорды на спортивных стрельбищах… Убивать. И мертвые вроде куски металла мечтают делать то, для чего рождены…
Дремлющие в тишине музея клинки сладко грезят о свистящем полете, и о раздающейся плоти, и о срывающихся с заточенного до невидимости лезвля алых каплях… Спусковые крючки гипнотизируют стиснувших рубчатую рукоять: нажми! нажми!! нажми!!!
С оружием нельзя играть. Им надо убивать – или не брать в руки.
Может, Мельничук думал об этом и не так романтично.
Но он знал.
Знал по себе.
Вычистив табельный ствол, тут же убирал его, стараясь не держать в руках сверх необходимого. Редко носил с собой. И никогда не дарил детям игрушек, изображавших оружие.
Он с удовольствием прихлопнул бы “Хантер-хауз”, но… Но, к примеру, у стоявшего сейчас перед ним парня был личный адвокат.
Личный.
В двадцать восемь лет.
Времена…
Адвокат не по уголовным, понятно, делам, но это не важно – если что, набежит целая свора, самых матерых и раскрученных, готовых пустить от майора Мельничука клочки по закоулочкам… Чтоб не трогал без веских оснований молодую бизнес-элиту – надежду и опору российской экономики.
Стиснув зубы, он ждал. Ждал, когда появится первый раненый… Или, хуже того, первый труп… Тогда… Тогда он не будет оглядываться на адвокатов, берущих в качестве гонорара его десятилетнее жалованье.
Труп появился. И не один.
В зоне действия подотряда очистки.
Очень интересные трупы.
Обескровленные…
Ваня думал почти о том же.
О мертвом теле. Чье ухо не украшало его коллекцию. Говорят, первый убитый является потом во сне… Ваня спал спокойно. Мысли об этом приходили днем – не вовремя и
неожиданно.
…Это был старый двухподъездный дом, несколько лет назад расселенный. Не под снос – власти вяло искали инвестора, способного выкупить и капитально отремонтировать…
Корпорация занималась обратным процессом – не к лицу раскинувшей филиалы на трех континентах компании ютиться в арендуемых офисах. Нужно свое здание, с расчетом на перспективу… Предварительным осмотром предлагаемой недвижимости занимался Ваня.
Дом не понравился сразу. Да и место глухое, окраина. Не заходя внутрь, он возвращался к машине, когда услышал крик. Из подъезда. Приглушенный, задавленный…
…Девчонка лет двенадцати-тринадцати сопротивлялась отчаянно, понимала – внутри шансов не будет. Цеплялась за все, попадавшееся под руку. Кричала в короткие моменты, когда от губ отдергивалась укушенная грязная ладонь.
Но противник был гораздо сильнее. Невысокий, мощный – подобранное на помойке женское пальто на груди не сходилось…
Потом не было ничего. Пустота, обрыв пленки.
И, сразу, без перехода – изломанное тело под ногами.
Труп.
Он спал ночами мало, но спокойно – здоровый организм, крепкая психика. Но думал дни напролет.
Поговорил с друзьями, Прохором и Славиком. Те согласились – по разным причинам. В ту ночь к заброшенному двухподъездному дому они шли, экипированные совсем по-дилетантски. Три газовые гранаты – самодельные, из мощной петарды, обвязанной баллончиками SC, – лишь одна сработала как надо. Кастет. Нунчаки. И старый дробовик, оставшийся Ване от брата. Лиха беда начало…
Через полгода появился клуб “Хантер-хауз”.
Подотдел очистки.
Очистки от крыс – больших и не очень.
Мельничук наконец заговорил, медленно подбирая слова: – Иван… Я тебя считаю самым толковым в этом детском саду (кивок на джипы)… И самым ответственным. За все ответственным. И говорю тебе по-хорошему… Может быть, в последний раз по-хорошему – пора прекратить. Заигрались… Потому что может случиться – ваши игры прекратят другие. Не церемонясь, грубо и больно.