Великая степь - читать онлайн книгу. Автор: Виктор Точинов cтр.№ 75

Никогда Черная Птица не отдаст приказ Драконам Земли.

Карахар умирал.

«Наверно, бредил Гамаюн, я умер уже три часа назад, в пещере, когда поднял руку с кончаром, отбивая стрелу, пущенную в голову из странного, похожего на подводное, ружья, а узкий клинок вошел сзади и сбоку, в пройму броника, и с тех пор ничего не было, кроме холодного пола пещеры, заваленного дважды убитыми телами, тоже холодными, и залитого их даже не кровью, а чем-то мерзким и тоже холодным, что закачивали восьмипалые в жилы своих мертвых рабов — жидкостью, не льющейся, как горячая людская кровь, после удара кончаром, а медленно и тягуче сочащейся…» Гамаюну вдруг показалось, что в нем вяло катится то же самое — мерзкое и холодное, а крови нет, кровь вся ушла в землю; точнее, в бесплодный камень, чтобы и на камне что-нибудь выросло, но не вырастет ничего и никогда, разве что пирамидка из отрубленных голов, потому что кровь Драконов всегда ядовита — неважно, рассекают они воду, или воздух, или попирают лапами землю… Он поднял руку, чтобы убедиться, что вместо пальцев у него кривые и кинжально-острые драконьи когти, а может и не поднял, может это ему показалось, но когтей не было, пальцы как пальцы, только почему-то восемь, вот оно что подумал Карахар без удивления я тоже стал онгоном все так просто надо лишь чтобы тебя убили а убили меня не в пещере но гораздо раньше на Ак-Июсе дротик тогда не царапнул по касательной а убил наповал и я долго был глинолицым и исполнял неслышимые другим команды а теперь кончилась и эта служба и явился ангел чтобы забрать в наш драконий рай привет дружище я давно тебя жду какие же у тебя клыки зря тебе никогда не говорили что ты прекрасен наверное девственницы были счастливы у своих столбов…

Сугедей завыл и вытянул камчой первого подвернувшегося нукер-баши ни в чем не повинного полутысячника.

Выросший далеко на востоке, в предгорьях Алтая, он всегда считал Водяного Дракона еще одной легендой, каких много рассказывают у степных костров долгими осенними ночами…

Легенда ожила. Легенда подплыла к берегу и оскалила клыки размером со ствол доброй сосны. Легенда вытянула громадную башку на громадной шее — их размеры хан не мог сравнить уже ни с чем, просто не приходили в голову сравнения — и распахнутая пасть обрушилась на последних уцелевших Драконов Земли, казавшихся сейчас вовсе не драконами, а испуганными земляными зайчиками…

Ничего сделать с Хозяином Воды было нельзя. Впервые Сугедей столкнулся с чем-то, с чем ничего не мог сделать — и выл, и полосовал камчой ни в чем не повинного нукер-баши…

Потом он опустил камчу, но не перестал выть, уже от радости. Онгоны и их рабы, потерявшие все, разбитые и сброшенные со счетов, загнанные в узкую расщелину, — оказывается, сохранили одну из своих колдовских штучек, способных крушить скалы. Почему-то не применяли — но сохранили. Хан понятия не имел о существовании и принципе действия темподеструктуализатора, он просто злорадно выл, глядя, как невидимые и неслышимые удары корчат непредставимо огромную тушу Верблюда…

Зубастая громадина оказалась крепче, чем древние скалы. Те пусть медленно, но поддавались волнам и потокам времени — Верблюд мог ими управлять. Всего этого Сугедей не знал — лишь видел, что шкура чудовища содрогается, но не рвется, выдерживая попадания в упор. А пасть продолжает что-то делать на берегу.

Затем голова отдернулась от берега. Повернулась в сторону восьмипалых и в сторону Сугедея. Водяной Верблюд фыркнул несколько даже презрительно. Хан увидел, как из ноздрей чудища вырвались струи пара, мгновенно окутавшие часть побережья.

…Пар стал лишь побочным продуктом действия хроно-эмиттера. Водяная взвесь — микроскопические частицы озерной влаги, плавающие в воздухе, проживали за короткие секунды все годы своей последующей жизни: смерзались в кристаллики льда от зимней стужи, и летели вниз, и не долетали, и таяли, и испарялись в летнем зное, и нагревшимся паром стремились вверх, и снова замерзали…

Пожилой, с густой проседью в рыжей бороде нукер-баши, угодивший под камчу хана, на Водяного Верблюда не обращал ни малейшего внимания. Смотрел на Сугедея и не мог поверить привалившему счастью. Беспричинно гневался и срывал на окружающих злобу молодой владыка крайне редко — и попавшие под горячую руку хана не могли потом пожаловаться на его милости.

Белый туман накрыл хана и окружающих. Пожилой нукер-баши закашлялся — сухо, надрывно. Кашель перешел в хрип. Сугедей повернулся к нему, отведя взгляд от выполнявшего разворот Верблюда. Повернулся и не смог оторваться от дикого, нереального зрелища.

Нукер-баши уже не казался пожилым, но полным сил воином — перед владыкой стоял дряхлый старец. Борода стала седой, без единого рыжего волоска. Лицо — передержанное в духовке печеное яблоко. Кашель сгибал полутысячника пополам, мгновенно истлевший халат лопнул и расползся, обнажив иссохшее, кожа да кости, тело. Кашель смолк. То, что осталось от нукер-баши, недвижно вытянулось у ног хана.

Сугедей почувствовал боль во всем теле, во всех костях и мышцах — ноги, спина, руки… Особенно руки. Глаза слезились, то ли от тумана, то ли от чего еще. Он посмотрел на кисть руки, сжимавшей камчу — скрюченные, изуродованные артритом пальцы, старческие пигментные пятна.

Как уплывает в озеро Водяной Верблюд, Сугедей уже не видел. Предсказательница не обманула. Владыка умер от глубокой старости.

…Вася Скоробогатов бессильно опустил руки. РПГ звякнул о береговую гальку. Сожравшей подполковника Гамаюна зверюге кумулятивные гранаты видимого вреда не причиняли.

Верблюд нырнул и исчез.

Струя белесого пара бойцов Отдела не коснулась. И что все кончилось, поняли они не сразу.

— Долго все рассказывать, — сказала Женька. — Надень…

Гамаюн подозрительно покосился на предмет в ее руках, отдаленно напоминающий корону Соединенного Королевства — если выковырять из символа власти Виндзорской династии все самоцветы, а драгметаллы заменить чем-то полупрозрачным — не то пластиком, не то монокристаллом. Подполковник вообще на многое сейчас смотрел с сомнением — начиная с обстановки ходовой рубки и заканчивая собственным телом, которое после близкого знакомства с медицинскими системами Верблюда чувствовало себя отнюдь не на сорок два года — лет на двадцать максимум. Суть всех сомнений сводилась к одному: не является ли все окружающее бредовым видением умирающего мозга? Вариантом загробной жизни для закоренелого атеиста?

— Зачем? — равнодушно спросил Гамаюн. Он закончил изучение своего запястья, с которого исчез застарелый шрам от ножа, и поднял глаза на Женьку.

Пожалуй, только она — живая и настоящая — не давала Гамаюну окончательно скатиться в дремучие дебри солипсизма. Или — совсем как настоящая и почти как живая…