Особняк содрогнулся снова. Перекрытия рушились. Огромная балка одним концом упала на спину эсэсовца. Раздался негромкий хруст, тело Отто дернулось – и застыло неподвижно.
Ибарос тоже застыл, не зная что делать. Проход к лестнице оказался наполовину засыпан, протиснуться можно – но после того, что произошло с унтершарфюрером, как-то не хотелось.
Сзади раздался крик. Истошный, женский.
Русская красавица! Как же он мог позабыть!
Секретная дверь перекосилась, косяки раскололись в щепу… Язычки двух замков теперь ни за что не цеплялись. Хосе толкнул плечом дверь – и она неохотно, со скрежетом, подалась. Он проскользнул внутрь.
Там действительно оказалась девушка. Молодая и красивая. Но… Русскую красавицу Хосе в своих снах видел совсем иной… Девушка же, метнувшаяся ему навстречу, ничем не отличалась от юных андалусиек – такая же черноволосая смугляночка.
И тут «замок» вновь тряхнуло. Да так, что все предыдущие толчки показались несерьезной репетицией,
Хосе сам не понял, как оказался на полу. Девушка оказалась рядом. Близко-близко. Он почувствовал запах ее волос… Услышал, как она молится. Молилась девушка на латыни. На той же странной, густо приправленной андалусийским акцентом латыни, на которой когда-то молились мать и сестры Хосе.
Вот это да… Русская красавица оказалась испанкой! Мало того – его землячкой!
«Замок» опять содрогнулся. С потолка сыпалась штукатурка. Хосе не обращал внимание – прикрыл девушку сверху рукой, словно это могло защитить и спасти… У него самого – странное дело – страх смерти напрочь исчез. Взамен Хосе почувствовал сильнейшее возбуждение – как в давешнем сне. Даже, пожалуй, сильнее… Он ощутил под ладонью упругую грудь девушки, шептал ей что-то, сам не понимая – что, она прижималась все ближе, все теснее…
Что-то грохотало, что-то рушилось – они не замечали. Смерть была далеко. Смерти вообще не осталось в природе. Не было ничего – лишь они двое.
* * *
И все-таки отсутствие навыков корректировщика – тем более на местности с неровным рельефом – подвело Ворона.
Снаряды снесли, как ножом срезали купола церкви – и стали падать с большим перелетом. Жора немедленно попросил перенести прицел «на полверсты ближее». Он хотел стереть проклятое здание с лица земли – до основания, до фундамента. Голос Ворона с трудом пробивался сквозь усиливающийся треск и шум – немцы, похоже, нащупали частоту и включили постановщик помех.
Однако «Смоленск» каким-то чудом услышал. И перенес огонь.
Но получился изрядный недолет – снаряды безвредно взрывались на ближнем склоне Поповой горы.
Ворон орал и орал в микрофон:
– Подальшее чуток! Подальшее! – и сам понимал: всё бесполезно. Ничего уже «Смоленск» не услышит.
А потом все стихло. Батарея прекратила огонь. Ворону хотелось выть – чуть-чуть ведь оставалось, самую малость…
Ладно, и без того сделано немало. Пора уходить. Вдали ревели – всё слышнее и слышнее – моторы грузовиков. Кольцо облавы разворачивалось.
Он поднял с земли ТТ Крапивина, сунул за ремень. Закинул за спину автомат Цимбалюка. Заодно прибрал вещмешок с продовольственным НЗ. Направился в сторону кустов, скрывающих вход в катакомбы. Прошел несколько шагов – и вернулся. Подхватил свою винтовку, из которой убил командира. В хорошем хозяйстве все пригодится.
* * *
Катаклизмы, сотрясавшие «замок», закончились чуть позже, чем артналет.
И, как ни странно, особого вреда не принесли. Больше всего пострадал верхний этаж правого крыла – похоже, помещения для прислуги возводили в своё время на скорую руку, из самых бросовых материалов. Толстые стены первого этажа, выложенные из добротного каленого кирпича, – устояли. Кое-где штукатурка пошла трещинами, да свалилась из своей ниши одна статуя. Пострадавший на первом этаже оказался лишь один – повара обварило горячим супом, когда тряхнуло …
Офицеры и рядовые толпились вокруг особняка, гадали: что же такое произошло?
Постепенно крепло мнение: тут неустойчивая почва, и два снаряда, долетевшие-таки почти до дворца, вызвали колебания подземных слоев.
Хосе замешался в общую толпу, стараясь мелькнуть перед всеми, кого знал в лицо. Потому что Мария (именно так звали таинственную соседку) сказала, как только всё у них закончилось: теперь он нас убьет, обоих… Кто убьет? – не понял Хосе. Гельмут, тоскливо произнесла девушка.
Гельмутом, надо думать, звали оберштурмбанфюрера Кранке. И все равно рядовой Ибарос не понял ничего. Несмотря на полное отсутствие опыта, он сообразил-таки, что оказался первым мужчиной у Марии. Эсэсман ее любовником не был… За что тогда убьет?
Ломать голову оказалось некогда. Мария торопливо вытолкала юношу из своей комнаты – вернее, из двух смежных: ты никогда здесь не был! Никогда!
А сама осталась. Вытянулась на полу – словно бы в обмороке.
Хосе выскользнул на улицу, смешался с толпой и решил утверждать на любом допросе: он шел впереди Отто, когда эсэсовца убила падающая балка… Шел впереди, успел выскочить на лестницу, затем на улицу, – и больше в здание не возвращался. А кто такая Мария – вообще понятия не имеет.
Кранке среди толпы не было видно. Появился он чуть позже… Появился из дворца. Опять копался в своем подвале? Похоже на то…
Шел оберштурмбанфюрер тяжело, опираясь на двух эсэсовцев. Голова забинтована, на повязке набухает красное пятно – но вид довольный-довольный. Как будто действительно сегодня раскопал клад, о котором твердил Энрикес.
Рассеянный взгляд Кранке скользил по толпе – и остановился на Хосе. Увидев парня, эсэсман вдруг улыбнулся – широко и добро.
Хосе Ибарос почувствовал, как по спине сбегает струйка холодного пота.
Часть вторая
ЖИВЫЕ И МЕРТВЫЕ
(15 июня 2003 г., воскресенье – 17 июня 2003 г., вторник)
Глава 1
15 июня, воскресенье, день, вечер
1
Кравцов отодвинул лист обшивки, коснулся рубильничка сигнализации. Опущен! Что за…
– Я отключил эту игрушку, Леонид Сергеевич, – прозвучал знакомый голос.
Кравцов включил свет. В бригадирской за столом сидел седоголовый человек.
– Вы уж извините, что я к вам так попросту, по-соседски заскочил… Шел мимо, вижу: дверь открыта. Зашел – никого. Дай, думаю, посижу, подожду хозяина.
Слова эти могли звучать как издевка, если бы не тон – мрачный, усталый. Да и выглядел седоголовый иначе, чем во время последней их встречи: морщины, казалось, стали глубже, под глазами залегли темные круги.
Кравцов, так и не сказав ни слова, уселся напротив, на заправленную койку. Посмотрел вопросительно. Говори, дескать, раз зашел по-соседски. Говори что хотел, – и выматывайся. Не нравилась господину писателю такая бесцеремонная манера ходить в гости.