Руслан выпустил ее плечи. И через несколько секунд сказал другим тоном:
– Извините, Наталья Александровна. Нервы. Средство безобидное. Посмотрите и убедитесь.
Он завернул свой левый рукав, проколол кожу. Она смотрела. Убеждалась. Хотя видела все смутно – на глаза навернулись слезы.
…Ростовцеву пришлось ввести две порции антидота. Через полминуты после второй инъекции он зашевелился. А еще секунд через десять вцепился в глотку Руслану
Глава 8
Он все-таки оказался под старой сосной, выросшей поодаль от тайги, а потому относительно невысокой и живописно-разлапистой. Хотя мысли о самоубийстве больше Эскулапа не посещали.
Вообще-то, рассудив по уму, надо было срочно уносить ноги из окрестностей Касеева. Уезжать как можно быстрее – сейчас за спиной не стояла Контора, способная отмазать и защитить от любых неприятностей.
Но Эскулап не смог удержаться. Отошел от поселка за пределы прямой видимости, свернул с дороги – и попытался немедленно вскрыть перочинным ножом находку.
Не успел. Опять прохватило.
Нарастающую боль внутри он чувствовал давно, еще подходя к дому Парамоновых, но держался, заветный час не прошел, принять дозу было лишь другим видом самоубийства…
Сейчас держаться стало невозможно.
Скорчившись, привалившись щекой к смолистой, нагретой солнцем сосновой коре, он пытался повернуть руку так. чтобы увидеть циферблат часов – и ничего не получалось. Рука казалась чужой, мертвой. Казалась даже не протезом – деталью манекена, зачем-то засунутой в рукав куртки Эскулапа. С другой происходила та же история.
Дотерпелся, зло подумал он. Надо было принимать дозу Рискнуть, не глядеть на часы… Как обидно. Как не вовремя.
И эти мысли шли короткими всплесками на фоне другой: «КАК БОЛЬНО!!!»
Ноги и туловище пока слушались. Он с трудом встал. Прижался животом и грудью к бугристому стволу. И стал тереться о него: вверх-вниз, вверх-вниз… Стороннего зрителя такая пантомима могла бы привести в изумление, но зрителей – способных удивиться, подойти, помочь, спасти, – не было. Надо все сделать самому… Или к живописному пейзажу добавится совсем не живописный труп.
На третьем движении клапан нагрудного кармана расстегнулся. Эскулап плотнее прижался к сосне левой стороной груди, стал двигаться осторожнее – вниз, только вниз…
От почти стоял на коленях, когда туба выскочила из кармана. Эскулап повалился рядом, понимая, что встать уже не сможет.
Дотянулся, сдавил пластиковый цилиндрик зубами – пробка выскочила – розовые горошины рассыпались по земле. Он ухватил одну из них губами – и проглотил, вместе с прилипшими иголками и песчинками…
Буду жить, подумал он облегченно. Всем назло буду. Любым способом.
Доска сама развалилась на две половинки, точнее, раскрылась, как книжка, – внутри имелась небольшая пружинка. Причем не металлическая. И не пластиковая, откуда тут быть пластику. «Неужели китовый ус? – подумал Эскулап. – Очень похоже…»
Секрет иконы был прост – надо было всего лишь потянуть за шляпку крохотный серебряный гвоздик, вбитый в нижний обрез доски. Но чтобы найти этот гвоздик под слоем копоти, Эскулап потратил не меньше десяти бесценных минут из имевшегося у него часа. Хотелось надеяться – часа…
Но второй раз он так глупо не попадется в ловушку собственной бунтующей плоти. Эскулап воспользовался рецептом из наивно-древних шпионских фильмов – подпорол угол воротника куртки, вложил туда капсулу-горошину, и заколол – иголки с ниткой не было – булавкой. Теперь, даже полупарализованный, он доберется до дозы…
Тайник состоял из трех выдолбленных в потемневшем дереве полостей. Две оказались пусты. В третьей – небольшой стеклянный флакон. Не похожий на изящно-хрустальную тару для французских духов, был он простых, даже грубых очертаний. Внутри плескалась мутно-желтая жидкость. Горлышко чем-то залито. Эскулап ковырнул лезвием перочинного ножа – твердое. Не воск, по крайней мере. Скорее какая-то окаменевшая смола. Он принюхался, поднеся флакон к лицу. Запах от «смолы» – даже тень почти исчезнувшего запаха – был незнакомый, но приятный.
А крышку тайника сплошь покрывали с внутренней стороны старинные, с титлами, буквы. Их не просто написали или выцарапали – но выжгли.
Эскулап торопливо бегал глазами по строчкам.
Немногие смогли бы так, с лету, разобрать написанное. Это был не отмененный реформой восемнадцатого года русский алфавит с «ятями», «фитами» и «ижицами» И даже не церковнославянская грамота. Это было гораздо более старое, к Петровским временам почти повсеместно вышедшее из употребления написание, с массой надстрочных значков, титлов и апострофов. Были там буквы «краткие» и «кроткие», «тяжкие» и даже «карие»… Одна такая буква с соответствующим значком порой обозначала целый слог, а то и односложное слово…
Сохранится такое могло только у кержаков. У староверов Эскулап взглянул на окончание документа. И церковные, и мирские писания в те времена чаще всего заканчивали одинаково.
Так и есть: «…ВО ВЕКИ ВЕКОМЪ. АМИНЬ». Староверы… Приверженцы патриархии написали бы: «ВО ВЕКИ ВЕКОВЪ». Эта единственная буква несколько столетий была одним из предметов спора между никонианами и раскольниками…
Эскулапу консультация переводчика не требовалась. В свое время он перелопатил груды древних документов – поначалу, конечно, в переводах специалистов. Но лет двадцать назад попалась ему в руки книга – старинный и толстенный сборник староверческих светских и духовных текстов. Не рукописный, отпечатанный скорее всего (титульный лист был утрачен) в XVIII веке, во время «екатерининской оттепели». Предварял сборник краткий учебник, именовавшийся «Наказаше ко учителемъ како оучите детей грамотъ». Проштудировав его, Эскулап медленно, поначалу ошибаясь и разыскивая в словарях значения умерших слов, начал самостоятельно работать с оригиналами старых текстов…
И теперь понял почти всё.
Покрывавшие доску письмена оказались инструкцией по применению – не больше и не меньше.
Это была победа. Пусть отложенная на тридцать лет, пусть едва не упущенная – но победа.
Теперь надо грамотно ее использовать. И – быстро, очень быстро.
Он аккуратно сложил икону, задвинул на место гвоздик. Положил в черную сумку, болтающуюся на плечевом ремне. Пора исчезать отсюда. Пока не обнаружили убитую им женщину.
Эскулап не знал, что Дарья Парамонова – не дочь, но невестка Евстолии:– осталась жива.
Пуля зацепила ей язык, выбила два верхних коренных зуба, и вышла наружу, пройдя через щеку. При падении женщина сильно ударилась затылком, и в сознание ее привел муж, поздно вечером вернувшийся с работы.
С этой стороны Эскулапу повезло. Убийц милиция ищет куда активнее, чем нанесших телесные повреждения. Не повезло ему в другом – у Дарьи действительно имелся сосед-участковый, и злоязыкие деревенские кумушки поговаривали, что связывают их не одни лишь соседские отношения.