Потом все вошли в часовню и расселись на натертых воском скамейках. Каждый из присутствующих невольно вытягивал шею, стараясь получше рассмотреть стеклянный гроб и лежавшее в нем тельце. Потом Винни-Пушка спрятала лицо на мускулистой груди Шассиньоля. Ноэми Лабаррьер перекрестилась. Клотильда Осмонд принялась листать молитвенник, который положила перед собой. Бабуля, сидя рядом с сыном, вытирала платком глаза. Бланш, дрожа всем телом, вцепилась в хрупкое дерево скамеечки. Мужчины сидели, устремив взгляды перед собой, застыв, как часовые. Отец Дюбуа надел фиолетовую епитрахиль и прошел к алтарю.
В этот момент вошли дети — друг за другом, под предводительством Айши с искаженным от горя лицом: Энис, Аннабель с заплаканными глазами, Луи-Мари в синем блейзере, мрачный и торжественный. Мертвенно-бледный Шарль замыкал шествие. Они сели на специально оставленную для них скамейку— позади родителей, прямо напротив Шиба. Айша села рядом с маленькой Энис на руках.
— Дорогие братья и сестры, мы собрались здесь...
— А почему Элилу в стеклянном ящике? — прохныкала Знис.
— Ш-ш-ш, моя радость, во время мессы нельзя разговаривать, — обернувшись, прошептал Андрие и приложил палец к губам.
— Мы собрались здесь при очень печальных обстоятельствах...
— Я хочу писать!
—Заткнись! — прошипел Луи-Мари. — Заткнись, а то получишь!
— Ты плохой! Я все расскажу маме! — со слезами прошептала Энис и прижалась к Айше, которая тоже была на грани слез.
—... Элизабет-Луиза, чья чистая и невинная душа теперь пребывает...
«Чистая и невинная»... Шиб инстинктивно сжал кулаки.
—... наша скорбь...
Внезапно послышались рыдания. Это оказалась Винни-Пушка. Закатив глаза, она прошептала:
— Простите, — и шумно высморкалась.
Бабуля, прямая как палка, бросила на нее уничтожающий взгляд. Осмонды теперь упорно смотрели в пол. Поль Лабаррьер закрыл глаза. Ноэми не сводила глаз с алтаря— наверняка хотела во всех подробностях рассмотреть прозрачный гроб.
Шиб заметил, как дрожат руки у Шарля. Он больше не плакал, но лицо его побагровело. У Луи-Мари лицо было застывшим, как у статуи, веки полуопущены, губы плотно сжаты. Аннабель ерзала из стороны в сторону, и зубы у нее постукивали. Энис, прижавшись к Айше, сосала большой палец. Ее широко распахнутые глаза были похожи на блюдца.
Бланш, казалось, вот-вот упадет в обморок. Ее тело сотрясала непрерывная дрожь.
—... ибо мы верим в воскрешение...
«Только не я, — подумал Шиб. — Нет, мясники и служащие похоронных бюро не верят в воскрешение».
— Помолимся! «Отче наш, иже еси на небесех...»
Послышался слабый хор нестройных голосов. Шиб открывал рот, стараясь делать это одновременно с остальными, но не произносил ни слова. Он не любил молиться. Он заметил, что Шарль тоже молчит и даже не открывает рта, устремив глаза на деревянного Христа над алтарем. Во взгляде его читались гнев и озлобление. К кому он испытывал эти чувства? К жестокому Богу?
Дюбуа поднял гостию, потом дароносицу с церковным вином. «Сие великое таинство веры» — а заодно и смерти, подумал Шиб, который не мог удержаться, чтобы не смотреть на Элилу, такую смирную в своем стеклянном футляре. Луи-Мари тоже смотрел на нее, что-то шепча, Когда Шибу удалось разобрать его слова, он чуть не подскочил. Мальчишка явственно произносил: «Fuck you!» Кому он это? Шибу? Священнику? Богу? Или тому, кто убил его сестру? Шиб, ты спятил! Если бы он знал имя, то уж наверняка сказал бы родителям, ведь так? Разве что его собственный отец и есть тот самый насильник-убийца... Но вообразить себе Жан-Юга, который сначала насилует дочь, а потом сворачивает ей шею, как цыпленку, было совершенно невозможно,
Все потянулись к причастию, кроме Шассиньоля, Клотильды Осмонд, Айши и — как ни странно — Бланш, которая тоже осталась сидеть со склоненной головой,
Андрие склонился над ней, слегка обнял за плечи и что-то прошептал.
Никакой реакции. Он произнес уже громче:
— Бланш, идем.
Она вновь коротко вздрогнула.
— Оставь меня!
Он сжал кулаки и отошел. На скулах у него выступили красные пятна. Бабуля удивленно обернулась к ним:
— Что случилось, Бланш?
Никакого ответа, Бабуля с напряженным лицом села на место. Винни-Пушка споткнулась, не дойдя до алтаря, и ухватилась за Поля Лабаррьера. Ноэми Лабаррьер тихо всхлипывала, мелкие слезы катились по ее загорелым щекам пятидесятилетней женщины, сохраняющей приличную форму. Интересно, она хорошо знала Элилу? Или плакала из сочувствия к родителям? Шассиньоль, сидя на скамейке, принялся кашлять и сморкаться. Айша повернулась к нему с полными слез глазами. Он положил руку ей на плечо и так крепко сжал в знак сострадания, словно это была сама Бланш. Энис задремала, на ее подбородок стекала тоненькая струйка слюны. Аннабель, слишком маленькая для причастия, оставалась на месте и ударяла ногой по стоявшей впереди скамейке, но не так громко, чтобы это услышали.
Отец Дюбуа вновь заговорил. Все встали, сложив ладони перед собой. Шиб молился об одном — чтобы все поскорее закончилось, чтобы несчастное тельце, выставленное на всеобщее обозрение, наконец-то оставили в покое, чтобы прекратили эту пытку!
Айша, держа Энис на руках, попыталась заставить Аннабель подняться, но та лишь недовольно надула губы. Однако от оплеухи Шарля тут же вскочила, красная от злости. Луи-Мари бросил на нее ледяной взгляд, и она тут же притихла. Бланш тоже поднялась и сложила руки для молитвы. Она дрожала так сильно, что исходившая от нее вибрация, казалось, передавалась всем. Андрие всхлипнул. Рука его вцепилась в спинку скамейки, костяшки пальцев побелели.
— «Даруй им, Господи, вечный покой, и пусть вечный свет воссияет для них».
Свет, которого они не увидят. Покой, которого будет слишком много... Телесная оболочка, наполненная асептической жидкостью, ты действительно вознеслась к ангелам?
Заиграла музыка. Орган, разумеется. Неизбежный «Реквием» Моцарта. Рыдания усилились. Ноэми Лабаррьер спрятала лицо в вышитый носовой платок. Винни-Пушка торопливо направилась к выходу, спотыкаясь на ходу. Шассиньоль бросил на нее презрительный взгляд, одновременно утирая набежавшую слезу. Джон Осмонд побагровел. Клотильда промокала платком глаза. Бабуля уткнулась лицом в плечо сына, сотрясаясь от рыданий. Потом она повернулась к Шарлю и сжала ему запястье. Попыталась обнять Луи-Мари, но тот уклонился. Погладила по щеке Аннабель, которая тут же разревелась во весь голос. Жан-Юг взял ее на руки. Отец Дюбуа тем временем благословлял гроб.
—... и да пребудет на вас милость Господня...
«Ite, missa est»
[20]
. Живым не оставалось ничего другого, кроме как продолжать жить.