Мне кажется, именно после того случая Сальвадор, устав слушать жалобы сестер, ввел запрет на излишества и роскошь, сделав непритязательность в быту одним из ключевых принципов своего вероучения.
От Поссилов что ни день приходили письма с отчетами о миссионерской деятельности среди безбожников-эдинбуржцев, а также о распространении благого слова среди мастеров ловить рыбу в тихом омуте и любителей выуживать сентенции, угрозы и просьбы покойных родных и близких.
Итак, Аасни с Жобелией округлялись не по дням, а по часам, и в какой-то момент обеих потянуло на соленья и маринады, кои не переводились в доме их родителей. Отрезанные от семьи, да и не имеющие желания возвращаться в ее лоно, они так и мучились без остренького, пока не додумались делать домашние заготовки на основе довольно редких, но доступных ингредиентов – перца-чили, кориандра, кардамона и прочих специй, которые, по указке Герти, выписывали из магазина в Эдинбурге.
В доме стали появляться соусы из чили с чесноком, баклажаны в лимонном соке, кисло-сладкая подливка чатни из яблок с имбирем и многое другое; бывало, результаты кулинарных экспериментов оказывались плачевными, но сестры не сдавались, а Сальвадор, который (как и мистер Мак-Илоун) очень скоро пристрастился к жгучим, пряным закускам, уходившим влет под дешевое виски, всячески поощрял изыскания в области эпикурейства.
Прихоть беременных Аасни и Жобелии подтолкнула их к полезному делу, которому они оставались верны не один десяток лет, хотя после рождения Бриджит (у Аасни) и Калли (у Жобелии) острая еда долго вызывала у сестер стойкое отвращение; однако со временем, когда они вернулись за прилавок своей автолавки, переоборудованной из библиотечного фургона, их соусы и маринады пошли нарасхват, и та часть островитян, которая сумела переступить через предрассудки, создавала ажиотажный спрос (не спадающий по сей день) на обжигающие иноземные кушанья.
* * *
В поезде, который вез нас с Бозом и Зебом обратно в Лондон, недалеко от Брентвуда произошла какая-то поломка, и он подползал к перрону с черепашьей скоростью. Выйдя из вагона, мы стали допытываться у дежурного по станции, как будет организован подвоз пассажиров, и тот после долгих совещаний с начальством и подчиненными сообщил, что придется с часок подождать.
– Йопт. Черт. Холера. Поезда. Йопт.
– Надо же, какая досада.
– Может, хотя бы перекусим? – предложил Боз.
Мы отправились на поиски паба. У вокзала нам встретились четверо бритоголовых парней в тяжелых ботинках, укороченных черных джинсах и зеленых куртках рубашечного покроя; они торговали газетами. Я бы вообще не удостоила их взглядом, если бы при нашем приближении они не завели: «Уу-уу, уу-уу-уу». Один из них плюнул на тротуар, прямо под ноги Бозу, но тот лишь слегка вскинул голову и, не дрогнув, прошагал мимо.
– Кто они такие? – спросила я Зеба, который оказался ближе. – Знакомые Боза?
– Не. Фашисты, – сказал Зеб. – Наци. Гаденыши.
Когда я оглянулась, парни все еще смотрели нам вслед.
Кто-то из них швырнул в нашу сторону что-то желтое; протянув руку, я поймала надкушенный банан, который, вероятно, предназначался Бозу, шедшему немного впереди. Я остановилась.
– Йопт. Нефиг. Пошли, – жестко приказал брат Зебедий, дергая меня за рукав, но я высвободилась и вернулась к бритоголовой четверке.
– Добрый день. – Молодчики двинулись мне навстречу, и я протянула им огрызок банана. – Что это вы бросаетесь?
– Это не тебе, это чернозадому, – ответил за всех самый высокий и самый белокурый. – Угости свою черную обезьяну.
Его дружки заржали.
У меня сами собой вытаращились глаза и, подозреваю, отвисла челюсть.
– Ну и ну! – сказала я. – Ребята, вы никак расисты?
– А то!
– Угадала, бля. Купи газетку, девушка. – Перед моим носом потрясли пачкой газет; в глаза бросились заголовки: «Терпение лопнуло» и «Паки, вам конец».
– Естественно, мы расисты – отстаиваем права белой расы, – сказал долговязый блондин. – А ты что отстаиваешь? Или просто с черномазыми шляешься?
– Вы, конечно, извините, – сказала я, – но я отстаиваю любовь, понимание и веру в Создателя, а для этого…
– А для этого берешь у черномазого.
– Задницу ему подставляешь.
– А эти-то, гляди, педрилы, в штаны наложили! – заорал один из парней через мою голову. – Что, нарываетесь? Да? Нарываетесь?
– Простите. – Я тронула плечо зеленой куртки. – Это лишнее.
Горлан посмотрел на свое плечо, потом на меня. Между нами вклинился долговязый:
– Чего стоишь? Мотай к своим ниггерам.
Наши глаза встретились. Уже собравшись отойти, я не вытерпела и опять повернулась к ним:
– Можно попросить газетку? Меня заинтересовали ваши идеи.
Долговязый хмыкнул, но достал из пачки одну газету. Стоило мне потянуться за ней, как державшая ее рука взметнулась вверх:
– Гони пятьдесят пенсов.
– Извините, пожалуйста, денег у меня нет, – сказала я. – Но мне думается, если вы верите, что ваше дело правое, то дадите газету бесплатно.
– Получи, подстилка ниггерская.
Наклонившись с высоты своего роста, он ударил меня по лицу газетой и сунул ее мне в грудь, да так, что чуть не сбил с ног; я выронила огрызок банана, обеими руками схватила желтый листок и отшатнулась.
– Вали отсюда. – Его указательный палец нацелился на меня. – Повторять не буду.
Я кивнула и тронула край шляпы:
– Ладно. За газету спасибо.
Сзади раздалось улюлюканье, сменившееся взрывом гогота. Все тот же огрызок банана пролетел у меня над головой и шлепнулся к ногам Боза и Зеба, которые в тревоге топтались на углу, метрах в десяти.
– Айсида, – заговорил Боз, когда мы свернули за угол. – Что за дела? Будешь теперь ходить передо мной, а то тебя так и тянет во что-нибудь вляпаться. Такие подонки куда опаснее собаки Баскервилей.
– Н-да, – выдавила я.
– Мать честная. Боже. Йопт. Оссподи…
– Не ругайся, брат Зебедий, – рассеянно сказала я, на ходу листая газету. – Ого!
Мы перекусили в пабе. Я изучала газету, сложив ее – по просьбе Боза – так, чтобы со стороны было не опознать. По ходу дела я задавала вопросы Зебу и Бозу; надеюсь, они отвечали как есть.
Обед занял полчала (Зеб с Бозом сидели за столиком, а я стояла у невысокой разделительной стенки). Выбранный мною сэндвич выглядел аппетитно, но оказался каким-то сырым и абсолютно безвкусным. Я запила его пинтой пива, которое отдавало химией и, возможно, подвигло меня на то, что произошло дальше.
– Наверняка они уже оттуда свалили, – уверенно заявил Боз.