Размеры его дома превышали, наверное, некую поддающуюся математическому обоснованию величину, своего рода топографический лимит, за пределами которого поисковые операции, производимые одним человеком, становятся неэффективными. Вы можете, например, убедиться, что на каком-то этаже никого нет, но когда вы застрянете в одной из имеющихся на нем многочисленных огромных комнат из-за того, что станете проверять смежные с ней туалет, ванную или что там еще, тот, кто от вас прячется, легко может выскользнуть из какой-либо еще не осмотренной комнаты и пробраться в уже проверенную вами, да так незаметно, что вы останетесь в полном неведении. Так что со стороны Мерриэла было бы весьма разумно обыскать одно и то же помещение дважды.
Ох, черт! Даже не знаю! Я огляделся. Жалюзи открыты. Здесь стоял Мерриэл, когда разговаривал с Селией по мобильнику. Напротив, за голыми зимними ветками деревьев виднелся дом, стоящий на другой стороне площади. Достаточно далеко, и тамошние обитатели вряд ли представляют проблему. А нельзя ли как-то вылезти из окна и спуститься на землю, не поднимая лишнего шума? Или забраться на следующий этаж, с него на чердак, оттуда перейти на крышу, а с нее как-нибудь спуститься вниз? Будь у меня до сих пор работающий мобильник, я набрал бы номер пожарной охраны, сообщил о крупном возгорании у Мерриэлов и попросил прислать машину, а затем скрылся бы в суматохе. Хотя нет: все это лишь привело бы к еще большим осложнениям, и дела могли бы пойти только еще хуже.
Шаги где-то в коридоре. Приближаются. Вот черт. Есть ли время вернуться в шкаф? Похоже, нет, и уж точно нет, чтобы двигаться осторожно. Я спрятался за дверью. Если Мерриэл, распахнув дверь, по глупости не взглянет, что там за нею, я еще могу спастись. Шаги проследовали мимо. Дверь закрыта. Закрыта и заперта, подумал я. И стал ждать, когда раздастся звук душа. Окажись туг стационарный телефон, я, возможно, решился бы позвонить Сели, чтобы узнать, не выведала ли она чего-нибудь жизненно важного для меня. Но что, если, сняв трубку, я вклинился бы в разговор мистера Мерриэла? Я выдал бы себя с головой, когда он услышал бы щелчок снимаемой на другом аппарате трубки.
Требовалось подождать. Но сколько времени имел я в запасе? Откуда должен приехать Кай? С Кингс-роуд? Из района Риджентс-парка? Или откуда-то еще? И как долго, черт возьми, может Мерриэл готовиться к тому, чтобы принять душ? Чего он копается? Хватит ему валять дурака. Неужели так трудно стянуть одежцу и зайти в кабинку? Повернуть ручку и начать намыливаться?
Может, Сели преувеличила насчет громкости работы насоса. Вдруг у нее более острый слух, чем у меня. Что, если звук распространяется по дому неравномерно, и как раз в районе тренажерного зала его не слышно… Я напряженно вслушивался. Что это? Уж не шум ли насоса? Господи, будь у меня в порядке мобильник, я бы позвонил Сели, поднял его вверх микрофоном, а затем спросил, узнает ли она этот доносящийся издалека звук, это еле заметное жужжание? Может, это просто центральное отопление, или чертов холодильник, или еще хрен знает что? А вдруг Мерриэл решил по каким-то непонятным причинам воспользоваться не душевой кабиной, а обычным душем над ванной? Ха! Наверное, он специально моется так тихо, чтобы неведомый гость, бродящий с ножичком по дому, не засек его местоположения по шуму и не вломился к нему в спальню, а затем в ванную, снеся обе запертые двери.
Когда насос заработал, я даже вздрогнул: казалось, он затарахтел сразу за стенкой. Я вспомнил выражение «пугливый, как заяц» и подумал, что оно чертовски неверное: никогда не встречал зайца, который был бы так же перепуган, как я в последние два часа.
О’кей. Это сигнал выходить. Кладу руку на ручку двери. Хотя постойте: что, если включенный насос только уловка? А сам Мерриэл… Нет-нет, к черту, нет, так нельзя, давай, двигай задницей, шевелись ты, суперосторожный придурок.
Быстрыми, но очень тихими шагами я выступил в коридор, осторожно прикрыл дверь, вышел на лестницу и начал спускаться, стараясь ставить ноги на края ступеней, чтоб ни одна из них, прогибаясь, случайно не скрипнула. На следующем пролете я проделал то же самое. Я уже находился на одной из последних ступенек, лицом к парадной двери, и собирался сойти с нее, пробежать по длинной прихожей в сторону кухни и задней двери, когда услышал звук проворачивающегося в замке парадной двери ключа.
Я не замер как вкопанный. И меня даже не посетила мысль нагло попробовать выкрутиться из положения, воспользовавшись тем, что на мне надет чрезвычайно убедительный комбинезон. Времени метнуться вверх по лестнице или ринуться на кухню не оставалось. Его едва хватило, чтобы скакнуть к двери справа от парадного входа. Я рванулсякней, птицей слетев с нижней ступеньки, ухватился за дверную ручку, дернул ее на себя и ввалился в стенной шкаф для верхней одежды, едва успев закрыть дверь за собой достаточно плавно, чтоб та не хлопнула, — и в тот же миг услышал звук открываемой входной двери.
Тут, как назло, мне захотелось чихнуть. Я задыхался и разве что не хрипел, при этом жутко боясь произвести шум, по которому вошедший — видимо, это был Кай — непременно обнаружил бы меня, но все равно в носу так свербило, что не чихнуть в самом ближайшем будущем я не мог. Я задрал язык к нёбу и с силой прижал указательный палец к кончику носа и к основанию носовой перегородки. Позыв к чиханию несколько ослабел. Я стал пятиться, забиваясь как можно дальше в глубь плащей и пальто — от запаха вощеных полов меня всегда почему-то пробивало на чих, — и молил Бога, чтобы Каю не понадобилось повесить сюда пальто.
Входная дверь закрылась.
— Босс? — пророкотал басом мужской голос. — Джон?
Тишина в ответ. Я укрылся за (и отчасти под) самой большой грудой одежек. Зима все-таки. Не то чтобы очень холодная, но и не слишком теплая. Так что Кай имел полное право явиться в пальто и захотеть повесить его где-то здесь. О, только не это. Господи, пожалуйста, нет. Пусть он окажется шведским пижоном, презирающим даже саму мысль о пальто, пока температура не упадет до минус десяти, а от ветра мороз не станет чувствоваться вдвое сильнее.
Дверь отворилась.
Боже, это конец. Причем неизбежный. Пожалуй, разглядеть меня было трудновато, но моя удача уже так давно собиралась меня покинуть, что мне показалось, будто для этого настало самое подходящее время. Все, что я мог еще видеть из-за груды одежды — вернее, из-под нее, ибо, по сути, был под ней погребен, — это пару огромных башмаков, какие носят шведские лесорубы, и две широченные джинсовые штанины. А что ему видно от меня? Послышалось шуршание ткани, трущейся о другую ткань, затем дверь закрылась.
Я замер на месте, давая белобрысому гаду время поразмыслить: «Ми-инуточку… А чии это башмаки я только что видел там в глубоке?»
Затем я услышал звук тяжелых шагов вверх по лестнице.
Рот опять совсем пересох. Ноги, когда я попытался встать, подгибались, и мне снова пришлось присесть, тяжело дыша. Затем я взял себя в руки. Приставил ухо к двери. Спасение находилось от меня в каком-то метре. Выскочу через главную дверь, и к дьяволу намерение вернуться тем же путем, каким сюда попал. Хорошо, что я еще раньше вернул ключ на его место в садовом камне.