Алгебраист - читать онлайн книгу. Автор: Иэн Бэнкс cтр.№ 51

Порой над насельниками могли возобладать другие виды. Планетная популяция насельников в таком случае уничтожалась и газовые гиганты снимались с орбиты, становясь сырьем для одного из тех чудовищных мегапроектов, на которые были падки главным образом быстрые, явно лишь потому, что это было им по силам. Однако в долгосрочной перспективе результат обязательно был неблагоприятным.

Решиться на войну с расой столь распространенной, древней, раздражительной и (когда это им требовалось) целеустремленной нередко означало, что как только (или много времени спустя) вам начинало казаться, будто пыль давно улеглась, прошлое похоронено, а все эти прискорбные споры поросли быльем, вдруг откуда ни возьмись в вашей родной системе появлялась маленькая планета, сопровождаемая целым стадом лун, которые в свою очередь были окружены множеством обломков размером с астероид, располагавшихся в ворсистом коконе из бесчисленного множества довольно-таки увесистых булыжников, а те в свою очередь были облеплены роями еще меньших камушков, и все это безумное сборище двигалось со скоростью, настолько близкой к световой, что любые превентивные меры, какие успевали принять даже самые осторожные и внимательные виды, сводились лишь к удивленному выкрику — местному эквиваленту выражения «это что еще за херня?!», после чего они исчезали во впечатляющем смертоносном пламени.

Ответный удар (если оставался кто-то, способный его нанести, и несколько таких попыток предпринималось) неизбежно приводил к чрезвычайно кровавой войне на истощение, в ходе которой наступало осознание истинных масштабов насельнической цивилизации (если только ее можно было назвать цивилизацией) с ее неизмеримо долгим прошлым, а значит, возможно, и будущим. Это действовало отрезвляюще на тот вид, который имел глупость поссориться с насельниками.

Попытки удерживать местное насельническое сообщество в качестве заложников, чтобы таким образом оказать влияние на других (или на целую группу других), неизменно выходили до смешного неплодотворными. Насельники на любом данном газовом гиганте почти и не думали о собственной коллективной безопасности, и, если вы давали им повод продемонстрировать отсутствие солидарности с любой другой группой их соплеменников, это неизбежно приводило к поразительно мрачным последствиям, так как, невзирая на это равнодушие, генетические и культурные различия между популяциями насельников были значительно меньше, чем внутри любой другой группы, распространенной по всей галактике.

Давний, выстраданный консенсус, особенно у тех, кто еще залечивал цивилизационные шрамы, оставшиеся после столкновений с этим видом, — судя по всему, одним из самых успешных в галактике, — и у тех, кто недавно пополнил свои базы данных сведениями о том, что случилось с другими, сводился к следующему: если поразмыслить здраво, то с насельниками лучше всего не связываться.

Оставленные в покое, насельники никому не мешали, разве что иногда самим себе и тем, кто слишком уж задумывался, а что же такое насельники на самом деле. В конце концов, их история, как и история всей галактики, представляла собой почти, хотя и не совсем, непрерывную историю мира и покоя: миллиарды и миллиарды лет без каких-либо заметных изменений. За десять миллиардов лет цивилизации случилось только три крупных Хаоса и несколько всегалактических войн — их общее количество даже не дотянуло до двузначного числа: всего-то восемь!

Такова была история, которой, как, видимо, полагали насельники, все ее участники должны были в известной мере гордиться. В особенности они сами.

— Всем добро пожаловать! Главный наблюдатель, рад вас видеть! Смотритель Таак, наблюдатель Юрнвич. Молодые друзья. А это, судя по всему, полковник Хазеренс. Рад с вами познакомиться, уважаемая.

Дьюлбе, лысый, почти шарообразный мажордом Совместного комплекса на Третьей Ярости, приветствовал их в транзитном зале; военный транспортник уже отстыковался и направился назад к «Пиралису». Двое самых молодых наблюдателей, которые прежде никогда не сталкивались с такими ярко выраженными шарообразными формами, как у Дьюлбе, смотрели на мажордома во все глаза. Как правило, именно в такие минуты на ум приходили параллели между формой Третьей Ярости и мажордома Совместного комплекса. К счастью, сейчас такие мысли если и возникли, то остались неозвученными.

Работники терминала занялись поддонами с багажом. Хазеренс отослала прочь слуг, которые пытались помочь ей маневрировать в довольно ограниченном пространстве — куполообразный зал, как и остальная часть подземных (большей частью) сооружений, после убытия предыдущего вида, имевшего статус наблюдателей, был перестроен исходя из человеческих пропорций, без пространственных уступок для других намного более крупных видов. Полковник Хазеренс была счастлива перелетать с места на место там, где могла делать это, слава богу, без посторонней помощи, используя дифферентные винты, расположенные снаружи ее дискообразного э-костюма.

— Ага! — громогласно заявил Браам Гансерел, шествуя по полу широкой плавающей походкой, лениво отталкиваясь от потолка небрежными тычками одной из своих палок, как странно-грациозный, чтобы не сказать перевернутый вверх тормашками, прыгун с шестом. — Так-то лучше! Гравитацию начинаешь ценить по-настоящему, когда ее мало, верно, Дьюлбе?

Мажордом широко улыбнулся, хотя Фассин и знал, что тот уже десятки раз слышал от старика эту мудрость. Для свиты молодых наблюдателей это явно было в новинку, и они демонстративно расхохотались, ну просто до боли в боках, — как тут удержишься?

Три двойных диска парили над колоссальным извилистым каньоном в огромном ломте глубоко рассеченной тучи, похожей на выпуклый вал кроваво-красного снега высотой в сотню километров. Гораздо выше небо, состоящее из бегущих желтоватых потоков, на мгновения чередовалось с другим, светло-вишневым цветом, испещренным колючками звезд. Иногда по нему проплывала одинокая луна, будто мягкий коричневатый снежок. Строй летательных аппаратов заложил вираж, направляясь к кроваво-красному валу тумана, и исчез в нем.

Его ощущения изменились. Он почувствовал, как легко, без усилий, начинает воспринимать магнитное и гравитационное поля, радиоволны, потоки радиации, создававшие сложную картину среды, в которой он находился, — тысячи километров в диаметре и сотни в глубину, и он существовал среди всех этих силовых линий, наложенных на все еще доступное широкосветовое изображение и студенистую звуковую подкладку.

По-прежнему следуя за Паггсом, возглавлявшим тройку, они нырнули к огромному термоклину, появившемуся в поле их зрения километрах в десяти внизу.

Они погрузились в широкий вихрь относительной прозрачности, а потом в шквал воды со снегом. Затем нырнули еще глубже, пройдя полосу давления и температуры, где капли водяного дождя выбивали тяжелую дробь по поверхности их крутящихся двойных дисков, потом опустились еще и еще ниже — даже в широкосветовую темноту, к теплой водородной шуге, в которой диски двигались, как гигантские двухконусные раскидайчики, подпрыгивая, испуская пар, перемигиваясь мазерами.

«Ну, что скажешь, молодой Таак? Хорошо дома?»

«Необыкновенное ощущение, — согласился Фассин. — Значит, до базы… — он сверился с приборами внутренней навигации, — два экваториальных спутника и одна полоса вверх?»