Взгляд с наветренной стороны - читать онлайн книгу. Автор: Иэн Бэнкс cтр.№ 28

– Необходимость страдания приводит к тому, что оно появляется в виде столь странного спорта. Но это естественно. Даже страх может приносить отдых, – продолжал свою мысль Кэйб.

Циллер внимательно посмотрел в глаза хомомдану:

– А отчаяние?

– Отчаяние? – Кэйб пожал плечами. – Только не в больших дозах. Отчаяние, когда что-то не выходит, когда проигрываешь в игре. Первоначальное отчаяние только увеличивает сладость от последующей победы.

– Это не отчаяние, – тихо возразил Циллер. – Это временное – обида, проходящее раздражение, может быть, разочарование. Я имел в виду вещи не столь тривиальные. Я имел в виду такое отчаяние, которое грызет душу, парализует разум, приводит к мыслям о самоубийстве.

– Нет, – вскочил Кэйб. – Нет. Они должны надеяться, что такое они миновали.

– Да, миновали, оставив другим.

– Мы говорим о том, что постигло твой народ? – спросил Кэйб. – Что ж, некоторые из них действительно испытывают по этому поводу сожаление, близкое к отчаянию.

– Но это в большей степени наше собственное дело, – Циллер выдохнул последний дым, выбил трубку и стал прочищать ее маленьким серебряным инструментом. – Мы непременно выиграли бы эту войну, если бы не вмешательство Цивилизации.

– Не обязательно.

– Не согласен. Но не жалею. По крайней мере, после войны мы смогли заняться борьбой с нашими собственными идиотами. Вы бы страдали от последствий войны, если бы не смогли извлечь полезных уроков из наших страданий. А мы еще стали укорять Цивилизацию. Трудно придумать худшее, чем наш внешний разгром, но порой мне кажется, что и надо было дойти до конца.

Кэйб не отвечал и смотрел, как из трубки Циллера вновь вьется голубоватый дымок.

Когда-то Циллер был Одаренным Махраем Циллером Восьмым Уэскрипским, рожденным в семье высокопоставленных чиновников и дипломатов; подавал колоссальные надежды в музыке с самого рождения, написал свою первую симфонию для оркестра в том возрасте, когда простых челгрианских детей еще учат не есть собственную обувь.

Внезапный уход из колледжа стоил ему потери двух уровней каст, и это весьма скандализовало его родителей.

Но это были еще цветочки. Очень скоро он довел их до болезни. Тогда, когда стал радикальным Отрицателем каст, стал заниматься политикой как сторонник равенства и всячески использовал свой престиж для борьбы с прогнившей, как он утверждал, кастовой системой. Постепенно общественное и политическое мнение стало поддаваться, начались разговоры о том, что давно обещанная Великая Перемена должна, наконец, состояться.

Но до этого на самом деле было слишком далеко, а Циллер за свои попытки приблизить эти времена поплатился тем, что стал членом самой последней, не считая криминальных, касты, то есть Невидимым.

Второе покушение ему едва не удалось, но он оказался в госпитале, где провел почти при смерти три месяца. Эти месяцы бездействия дали пищу его уму, и скоро он ясно осознал, что, несмотря на начавшийся в обществе процесс, возможность коренных изменений потеряна еще, по крайней мере, на поколение вперед.

Музыкальный дар Циллера за годы этой политической активности весьма очень пострадал; по крайней мере, в количественном отношении. Но он продолжал утверждать, что общественная жизнь важнее всякой иной, и его слушали, даже несмотря на его нынешний статус Невидимого.

Его престиж и популярность все росли; на него лились реки наград, призов и почестей; газеты называли его величайшим из всех живущих ныне челгрианцев, ходили даже слухи о том, что его сделают церемониальным президентом.

И, пользуясь своим положением и всеми благами, он вдруг решился на транслирующейся по всей сфере Чела великой церемонии в Шелизе, столице Челгрианского государства, во всеуслышание объявить, что взгляды его отнюдь не изменились, что он был, есть и будет либералом и поборником равенства, что он горд своей работой с низшими кастами, что презирает консерватизм еще больше, чем в юности, что по-прежнему ненавидит государство, общество и людей, потакающих кастовой системе, что он не хочет принимать от них никаких наград и почестей и вернет все обратно и что собирается оставить челгрианское государство немедленно и навсегда, поскольку, в отличие от его друзей-либералов, которых он любит, и уважает и которыми восхищается, не имеет больше моральных сил продолжать жить в этой порочной, позорной, ненавистной стране.

Речь его была встречена гробовым молчанием.

Он оставил сцену, сопровождаемый шипеньем и шиканьем, и провел ночь в посольстве Цивилизации, окруженном толпой, требовавшей его крови. На следующий день судно Цивилизации увезло его с родины. Он несколько лет путешествовал по всем ее провинциям, пока, наконец, не остановился на Орбите Мэйсак.

Циллер не оставил Орбиту даже и после того, как на Челе президентом был выбран сторонник равенства, спустя семь лет после его отъезда. Начались реформы, Невидимым и другим кастам были полностью предоставлены все права, но даже после этого, несмотря на все требования, запросы и приглашения, Циллер не вернулся на родину и никак не объяснил свой отказ.

Люди оправдывали его поступок тем, что на самом деле касты все еще сохранялись. Компромисс заключался, скорее, в том, что титулы и кастовые названия представителей высших каст перешли как наименования должностей новой номенклатуры, а новый земельный закон объявил земли всех членов семьи собственностью главы клана. Зато люди всех уровней и сословий могли теперь свободно жениться, касты могли смешиваться, стал возможен переход из одной касты в другую по браку, дети теперь могли наследовать любую из двух каст родителей; был отменен закон о наказании людей, пытавшихся пробиться в более высшую касту, – и в целом, теоретически конечно, каждый мог теперь стать тем, кем он хотел, хотя закон по-прежнему требовал, чтобы каждый назывался именем той касты, в которой родился.

Это была колоссальная юридическая и социальная перемена, старая система действительно дала трещину, но касты все же оставались – а это Циллера никак не устраивало. Затем правящая коалиция на Челе выбрала этого Кастрата (личность из касты кастратов) президентом, представив его как эффективный, хотя и странный символ перемен. Его режим сумел пережить даже заговор гвардейских офицеров и, казалось, только усилился в своей преобразовательной деятельности, но Циллер, чья популярность стала еще более широкой, все-таки не возвращался. Казалось, что он ждет дальнейшего хода событий.

Потом случилось нечто ужасное – Кастовая война, разразившаяся через девять лет после его изгнания; она была, по его мнению, исключительно делом рук Цивилизации. Но и после ее окончания он все равно не вернулся.

– Мой народ однажды воевал с Цивилизацией, – вдруг признался Кэйб.

– В отличие от нас. Мы воевали между собой. И какой урок вы вынесли из этого опыта? – бросил Циллер, разглядывая своего собеседника проницательным взглядом.

– Да, мы вынесли урок. Мы потеряли многое и многих; отважных людей и благородные корабли; мы не достигли собственных первоначальных целей войны, но доказали всем, что поддерживаем общий цивилизующий курс, мы внесли свою лепту в достойное существование мира. И с тех пор наши общества сотрудничают и являются союзниками.