Егор вздохнул. Впервые за много месяцев ему показалось, что он встретил близкого человека. Нет, даже не близкого, а человека из той, прошлой жизни. Человека, не ожесточенного новым миром. И вот опять один.
Язычок пламени мотнулся в сторону и едва не погас. Егору показалось, что кто-то снаружи толкнул дверь. Он подошел и, встав сбоку от нее, спросил:
– Кто там?
Тишина. Только едва слышно тикает будильник и что-то шипит. Будто воздух из велосипедной шины через ниппель стравливают. Воздух. Или газ. Газ.
Он осторожно, стараясь не шуметь, открыл подсумок с противогазом и, надев его, двинулся, шагая по скрипучему полу, как по минному полю, в сторону комнаты с железными кроватями. Нужно было вылезти через окно. На фоне его мелькнул едва различимый силуэт. Мелькнул и тут же слился с окружающей темнотой. В следующий момент кто-то сбил его с ног.
25.01.2027 г. Нижегородская область. Возле пос. Выездной
Скворцов потянулся. От долгого сидения в отсеке бронемашины ныли все его немолодые косточки.
– Далеко не отходите, профессор, – Ступинцев подбросил в металлическую бочку – этакий мангал-переросток – еще дров и присел на корточки.
– Что это ты, лейтенант, так академика в должности понизил, – Чашников убрал бинокль, в который он уже в третий раз за последний час рассматривал жилой массив, раскинувшийся метрах в семистах от места их стоянки. – Он-то тебя сержантом не называет. По нашим армейским меркам он как минимум генерал.
– Извините, товарищ академик, – Ступинцев ошарашенно заморгал глазами, – это я по привычке. Тесть мой – профессор, как и все его друзья, вот и вырвалось.
– Да расслабься, Сергей. Вон мужики уже воду несут. Сейчас супец забабахаем.
Отставив пустую кружку, Чашников вновь взял бинокль.
– Что там? – Лейтенант, заметив, как напрягся его командир, взял в руки лежащий рядом автомат.
– Пылит кто-то.
Бойцы, похватав оружие, заняли свои позиции.
– Без приказа не стрелять, – майор напряженно вглядывался в приближающееся облачко пыли. Вскоре из-за бугра выскочил одинокий мотоциклист. Чашников сделал знак снайперу. Он не сомневался, что ребята в заслоне, который был выставлен сразу по прибытии в городок, сработают как надо, но двойная подстраховка еще никому не помешала.
Никольский поднялся во весь рост и вышел на дорогу. Автомат его был закинут за спину, руки слегка раздвинуты в стороны. Мотоцикл резко затормозил и скрылся в нагнавшем его облаке пыли.
– Твою мать, – занервничал боец, лежащий в траве метрах в пяти от Никольского.
Пыль отнесло в сторону ветром. Незнакомец, одетый в кожаную куртку, уже шел навстречу преградившему ему путь Никольскому.
– Отведите меня к вашему начальству, – он снял самодельный респиратор (что-то среднее между медицинским аппаратом искусственного дыхания и кислородной маской летчиков) и улыбнулся.
– Я ему говорю: «Ты хоть бы с белой тряпкой ехал, что ли, а то завалили бы тебя и все», – Никольский отряхнул правое плечо от пыли, – а он только лыбится в ответ. Чумовой парнишка. Даром, что себя «Бешеным» называет.
– Давай этого «воина пустыни» сюда. Послушаем, что ему нужно.
У парламентера было не только странное имя. Весь его внешний вид как будто говорил: «Смотрите, с головой у меня действительно не все в порядке».
Кожаную куртку и кожаные же штаны дополняли потертые краги. На шлеме были нарисованы горящие глаза, а сверху этого «произведения искусства» красовались рога. Латаный-перелатаный «Харлей», который Бешеный подкатил к стене и поставил на распорки, тоже весь был разрисован и тоже был с рогами, закрепленными спереди руля.
– Бешеный, – мотоциклист снял шлем, под которым оказался капюшон, и, осмотревшись, прислонился к мотоциклу.
– Бешеный, значит? Хм. А раньше-то как звали, по нормальному? – Ступинцев с интересом разглядывал необычный наряд рокера.
– Макс. Называйте меня Бешеным Максом.
Этот чудак, ни много ни мало, хотел, чтобы они сейчас же убрались отсюда. Не переставая улыбаться, он говорил что-то о решении совета поселка Выездной, что-то объяснял, чем-то угрожал. Чашников слушал внимательно. Не перебивал. Наконец Бешеный Макс замолчал и уставился на майора в ожидании ответа.
«Да, просто Безумный Макс какой-то, а не Бешеный. На что он рассчитывает? Запугать нас?» – Чашников нахмурился.
– Вот что я могу сказать вам, Максим… э-э… Бешеный Макс, – он с трудом заставил себя произнести кличку парламентера, – мы с уважением относимся к традициям местного населения и не собираемся их нарушать. Что касается нашего здесь пребывания, то срок его закончится с первыми лучами солнца. – Майора понесло. Он и сам не понимал, с чего бы это, но, тем не менее, продолжал: – Поэтому ваши предложения о нашей передислокации рассмотрены не будут. Но могу вас заверить, что никаких враждебных намерений мы не имеем и, еще раз повторю, задерживаться здесь не будем.
Обалдевший от такого ответа парламентер стоял с открытым ртом и молчал. Он ожидал чего угодно. Трехэтажного русского мата, удара в челюсть или даже выстрела в упор, но такого пафоса и вежливости… Но, надо отдать ему должное, он быстро пришел в себя. Немного потоптавшись, глядя на снайперскую винтовку, висящую на плече у одного из бойцов, он завел разговор об обмене оружия на продукты.
– Хорошо, – Чашников посмотрел на мотоцикл, – но нас интересует только горючее. Если оно у вас есть, оружие будем менять только на него. Хотя, может, и продуктов немного возьмем.
Обладатель рогатого «Харлея» согласно кивнул, откинул капюшон и, проведя пятерней по непослушной шевелюре, протянул майору сложенный вчетверо листок.
Вот жук! Майор пробежал глазами список.
– Колядко, налей Макс… Бешеному Максу чайку. Отдохните, – он повернулся к выездновскому посланцу, который уже не казался Чашникову таким уж безумным, – а я пока составлю список того, что нужно нам, и того, что мы можем предложить вам.
Бешеный Макс с подозрением покосился на протянутую ему кружку, и тогда дежурный кашевар Колядко налил чаю и себе.
Скворцов сидел, уставившись на кружку с давно остывшим супом. Есть не хотелось. Да какое там есть! До этого ли? Не мог он есть, не зная, сыты ли его Маша и Гоша. За эти месяцы Владимир Евгеньевич так прикипел к ним, что теперь у него было такое чувство, будто он потерял часть самого себя. Он, конечно, все понимал или, вернее, догадывался, зачем он понадобился на Урале, но ничего поделать с собой не мог. Была бы его воля – поехал бы с ребятами в эвакуацию под Тулу. Но кто его спрашивал? Он прекрасно понимал, если бы стал упираться, Чашников со товарищи, не говоря ни слова, спеленали бы его по рукам и ногам и в таком виде везли бы в БТРе. Пока колонна ехала в Подмосковье, он дважды был близок к тому, чтобы бежать. Но куда там, этот прикидывающийся дурачком Ступинцев был тут как тут.