— Какой девчонки?
— Ваша мать сказала, что была такая девчонка в вашем квартале.
— Угу.
— Что «угу»?
— Угу, была девчонка, была. Она мне ничего дурного не сделала. А вот отец ее хотел со мной поквитаться, да только сам попал в беду. Так что не знаю, я хочу сказать — все ведь обошлось. Она была… Не хотела она никаких неприятностей, это старик пытался поднять шум. И что это моей матери понадобилось говорить вам про такое старье? Это ведь черт его знает как давно было — прошлогодний снег.
— А вас не арестовывали за изнасилование, нет?
— Нет. Я же вам сказал — все только ее отец шумел, а потом ему пришлось уехать из города.
— А до этого вас уже дважды арестовывали, верно? И дважды выпускали на поруки? В тюрьме вы не сидели.
— Ну, это как посмотреть.
— А как вы смотрите?
— Меня ведь долго держали, пока выпустили, — все ждали суда… Ну, вы знаете — суда, или разбирательства, или как там оно называется. А потом судья все равно меня отпустил.
— И дожидались суда вы, значит, в тюрьме.
— Конечно, в тюрьме.
— А почему вы не могли найти себе поручителя?
— Мать сказала, что плевать она хотела на меня.
— Согласно протоколу вас дважды арестовывали за кражу. Вы признали себя виновным. А за оскорбление действием вас когда-нибудь привлекали к суду?
— …это когда задираешь кого? Ну, хм, этого не стали трогать. Защитник меня выгородил.
— Значит, вас дважды отпускали на поруки?
— Угу, тут все сработало как надо.
— В первый раз вас арестовали, когда вам было девятнадцать лет, верно?
— Если так написано, значит, так и есть.
— Это уже неплохо. Девятнадцать лет — это солидный возраст для первого преступления… И никаких тюремных заключений — просто освобождение на поруки. Теперь скажите мне правду: ваш отец действительно отсидел пять лет за вооруженное ограбление, так? А затем уехал из Детройта? Ваша мать с тысяча девятьсот пятьдесят девятого года и до настоящего времени живет на пособие, так? У вас четверо братьев и две сестры, причем двое детей все еще живут с вашей матерью, и у вашей сестры тоже есть ребенок? И вы живете не дома, а где-то поблизости? И вы помогаете матери деньгами, когда можете?
— Угу.
— Здесь сказано, что вы безработный. А вы когда-нибудь работали?
— Конечно, работал.
— Здесь это не написано. Что же у вас была за работа?
— То есть как это здесь не написано?
— Не знаю. Что же у вас была за работа?
— Послушайте, вы это сами сюда сейчас впишите, мистер Моррисси, потому как, конечно же, я работал… Вы меня прямо обижаете. Я работал по доставке товаров — время от времени, могу принести отзывы, чтобы подтвердить.
— Это всего лишь фотокопия вашей карточки из отдела социального обеспечения — я ничего не могу тут вписывать… А где вы работали?
— В магазине, который теперь закрылся.
— Кому он принадлежал?
— Не помню я точно имени.
— А сейчас, будучи двадцати трех лет от роду, вы сидите без работы?
— Ну, тут-то я уж ничего не могу поделать. Я… Мистер Моррисси, а вы сумеете меня выгородить?
— Мне вовсе не придется вас выгораживать.
— Да? Ну, эта женщина ужас как на меня зла. Она хочет прижать меня к ногтю.
— Пусть это вас не волнует.
— В полицейском участке она была прямо как сумасшедшая — так орала… Одежда у нее была вся разодрана. А я ничегошеньки не помню. И спереди она была вся в крови. Господи, не знаю, я, видно, рехнулся или что… Когда меня привели, она уже там сидела, ждала и, только взглянула на меня, тут же начала орать. Тут я понял, что мне крышка.
— Она может еще передумать, как следует подумает — и перерешит. Пусть это вас не волнует. Об этом волноваться буду я. Вообще вовсе ведь не обязательно, что женщина, которая вас опознала, это та самая, за которой вы гнались и которую настигли… Это же могла быть и другая женщина. Вы ведь толком не видели ее лица. Вы лишь знаете, что она была белая, а она скорей всего знает лишь, что на нее напал черный. Так что вовсе не придется вас выгораживать. Пусть это вас не волнует.
— Она ужас как на меня зла, она ни за что не отступит…
— Предоставьте мне волноваться на этот счет. Расскажите-ка лучше, как получилось, что полиция забрала вас? У них был ордер на ваш арест?
— Да нет. Такой уж дурацкий получился случай, прямо как нарочно… Я, хм, бросил ее и побежал без оглядки… и… и… и прямо налетел сбоку на патрульную машину. Вот так. Бежал как полоумный и налетел прямо на машину — она стояла припаркованная, без света. Ну, они меня и забрали.
— Значит, они забрали вас, потому что вы бежали, так?
— Я налетел прямо на их чертову машину.
— А они выскочили и арестовали вас?
— Один из них погнался за мной.
— Он не выстрелил в воздух?
— Конечно, выстрелил.
— И вы сдались?
— Я спрятался, прижался к окну какого-то склада. Но они меня нашли. Просто этакий дурацкий случай… Господи, понять не могу. Такой я, видно, был веселый, что не видел машины, где она там была припаркована. Они поставили ее в сторонке, не на большой улице, с выключенными фарами. Я заметил, что один из них сидел с бумажным стаканчиком, и кофе пролился ему на рубашку, когда я налетел на дверь. Очень он удивился.
— Значит, они привезли вас в участок и женщину тоже привезли, эту самую миссис Доннер, и она опознала вас. Так было дело? Она взглянула на вас и вроде бы узнала.
— Начала орать как оглашенная.
— И все-таки безоговорочно опознала вас, хоть и находилась в истерическом состоянии?
— Вроде бы да.
— И вы признали, что напали на нее?
— Вроде бы да.
— А это действительно была та самая женщина? Эта «миссис Доннер», которая обвиняет вас в изнасиловании?
— Чего?
— Вы могли бы ее опознать?
— Я? Не знаю. Нет. Нет знаю.
— Давайте вернемся назад, в бар. Вы сказали, что там сидели три женщины, все белые. Они не показались вам одинаковыми?
— Не знаю.
— Или одна из них привлекла к себе ваше внимание?
— Может, и привлекла. Не знаю. Одна из них… она вроде бы поглядывала на меня, так мнепоказалось. Все они уж больно выставлялись.
— А в баре много было народу? И эта женщина, эта самая женщина, смотрела на вас. Она вам улыбнулась?
— Все они хохотали, понимаете, и если какая смотрела по сторонам, ну, значит, и улыбалась… Только не знаю которая. У меня все смешалось.