– Вон тот дуб, миледи, самый широкий и раскидистый.
– Уильям, тебе не кажется, что я сошла с ума?
– Кажется, миледи.
– Ах, Уильям, если бы ты знал, какое это приятное состояние.
– Я догадываюсь, миледи.
– Становишься вдруг такой счастливой, такой беззаботной – как бабочка!
– Понимаю, миледи.
– Рассуждаете о бабочках?
Дона обернулась – перед ней стоял француз. В руке он держал веревку и, зажав в зубах один конец, привязывал к другому крючок.
– Как вы неслышно подкрались!
– Давняя привычка.
– А мы тут с Уильямом разговорились…
– Я слышал – о бабочках. А почему вы считаете, что бабочки всегда счастливы?
– У них такой беспечный вид. Кажется, что им ничего не нужно от жизни…
– Только порхать и кружиться на солнце?
– Да.
– И вы тоже хотите быть похожей на бабочку?
– Да.
– Тогда побыстрей переодевайтесь. Ваш наряд вполне уместен в гостиной лорда Годолфина, но совершенно не подходит для порхания по лугу. Жду вас в лодке. Клев сегодня отличный.
Он повернулся и пошел к реке. А Дона спряталась за раскидистым дубом и, улыбаясь про себя, принялась стягивать шелковое платье. Прическа ее растрепалась, локоны упали на лицо. Закончив переодевание, она подошла к Уильяму, который стоял, отвернувшись, рядом с лошадьми, и отдала ему платье.
– Мы поплывем вниз по реке, Уильям. Потом я пешком доберусь до ручья и вернусь в Нэврон.
– Хорошо, миледи.
– Жди меня около десяти в аллее.
– Слушаюсь, миледи.
– Мы подъедем в карете, как будто только что вернулись от лорда Годолфина.
– Да, миледи.
– Почему ты улыбаешься?
– Мне и в голову не приходило улыбаться, миледи.
– Обманщик. Ну, с Богом!
– Счастливого пути, миледи.
Она подняла повыше платье, затянула пояс, чтобы не потерялся, и босиком припустила через лес к лодке, поджидавшей ее у берега.
Глава 9
Француз насаживал на крючок червяка. Заметив ее, он поднял голову и улыбнулся:
– Быстро вы управились.
– Это потому, что здесь нет зеркала.
– Вот видите, насколько проще становится жить, когда отказываешься от ненужных вещей.
Она шагнула в лодку и уселась рядом с ним.
– Можно я насажу червяка?
Он передал ей бечевку, а сам взялся за весла и, поглядывая на нее с кормы, начал грести вниз по течению. Дона сосредоточенно сдвинула брови и углубилась в свое занятие. Хитрый червяк извивался и дергался, и дело кончилось тем, что крючок вонзился ей в палец. Чертыхнувшись сквозь зубы, она подняла голову и посмотрела на француза. Он улыбался.
– Не получается, – сердито буркнула она. – У меня нет такого опыта, как у вас.
– Сейчас я вам помогу, – сказал он, – только отъедем подальше.
– Не надо мне помогать, – возразила она. – Я хочу сама научиться.
Неужели я не способна справиться с каким-то червяком?
Он промолчал и, отвернувшись, начал что-то тихо насвистывать. Видя, что он не обращает на нее внимания, а следит за птицей, парящей над их головами, она снова занялась червяком. Через несколько минут на носу послышался торжествующий крик.
– Получилось, получилось! – кричала она, протягивая ему бечевку.
– Ну вот и отлично, – ответил он. – Я очень рад.
Он поднял весла, и лодка плавно заскользила вниз по течению. Дав ей немного отплыть, он вытащил из-под сиденья большой камень, привязал к нему длинную веревку и швырнул камень за борт – лодка встала. Оба забросили удочки и начали удить – она на носу, он в центре.
За бортом мягко журчала вода. Мимо, подгоняемые отливом, проплывали пучки травы и редкие листья. Вокруг царила глубокая тишина. Течение медленно относило тонкую влажную бечеву. Дона то и дело нетерпеливо вытаскивала ее и осматривала крючок. Но на нем не было ничего, кроме червяка да зацепившегося за конец клочка водорослей.
– Подтяните чуть-чуть, а то он у вас ложится на дно, – посоветовал француз.
Она немного вытянула бечеву и искоса посмотрела на него. Убедившись, что он не собирается вмешиваться или критиковать ее метод, а спокойно следит за собственной удочкой, она снова потихоньку отпустила бечеву и принялась украдкой разглядывать его лицо, плечи и руки. Поджидая ее, он, как видно, опять рисовал – на корме под снастями лежал испачканный и размокший листок бумаги с наброском песчанки, взлетающей с отмели.
Дона вспомнила портрет, сделанный им несколько дней назад, совсем непохожий на тот, первый, который он так безжалостно разорвал. На этот раз он запечатлел ее в ту минуту, когда, облокотившись на перила, она стояла на палубе и с улыбкой слушала весельчака Пьера Блана, распевающего одну из своих озорных песенок. Рисунок он повесил на стену каюты, над камином, подписав внизу дату.
– Почему вы не разорвали этот портрет, как первый? – спросила она.
– Потому что настроение, переданное на нем, достойно того, чтобы его сохранили, – ответил он.
– По-вашему, такое настроение больше подходит для члена команды "Ла Муэтт"?
– Да, – коротко ответил он.
И вот теперь он совершенно забыл о рисовании и с головой погрузился в ловлю рыбы, ничуть не заботясь о том, что в нескольких милях отсюда его враги обдумывают план его поимки и, может быть, именно в эту минуту слуги Юстика, Пенроуза и Годолфина рыщут по окрестностям и расспрашивают жителей отдаленных деревень.
– Что с вами? – прервав ее размышления, мягко спросил он. – Надоело удить?
– Нет, – ответила она, – я вспоминала то, что услышала сегодня утром.
– Я так и подумал, – сказал он. – У вас очень встревоженный вид. Что же вы услышали?
– Вам нельзя здесь оставаться. Они о чем-то пронюхали. И хотят во что бы то ни стало вас поймать.
– Меня это не волнует.
– Поверьте, они настроены очень серьезно. Юстик – опасный противник, не то что этот надутый болван Годолфин. Он действительно лелеет надежду вздернуть вас на самом высоком дереве.
– Какая честь!
– Зря смеетесь. Вы, видимо, считаете, что я, подобно многим женщинам, готова впасть в панику по любому пустяку?
– Я считаю, что вам, как и многим женщинам, свойственно слегка преувеличивать факты.